— Стало быть, теперь сын отомстит за мать… Екатерина Медичи победила Алису де Люс… Посмотрим, кто из сыновей окажется сильней: Генрих Валуа, король Франции, или Жак Клеман, монах-якобинец… Пусть судьба рассудит их…
Шевалье вздохнул, вернулся к столу и посидел вместе с Карлом Ангулемским в жалком трактире еще с час.
Сен-Малин, Шалабр и Монсери как ни в чем не бывало вернулись во дворец Шеверни. У них в особняке были собственные комнаты. Они как раз собирались туда проследовать, когда в коридоре внезапно возник астролог Руджьери.
— Добрый вечер, господа! — обратился к ним астролог.
— Добрый вечер, господин де Руджьери! — со всей почтительностью раскланялись с ним трое приятелей.
— Так как там наше дельце, господа? Король может спать спокойно?
— Пусть ничто не тревожит сон Его Величества! — ответил Шалабр.
— Господь принял душу монаха! — добавил Сен-Малин.
Руджьери улыбнулся:
— А тело? Что вы сделали с телом?
— С телом?.. Право, если вам взбрело в голову его оживить (а говорят, вы еще и не то можете), так поищите в водах Эвра…
— Прекрасно… вижу, у короля верные и преданные слуги… Спокойной ночи, господа, спокойной ночи!
Трое друзей разошлись по комнатам и, ложась спать, не забыли надежно запереть двери. А королеве-матери уже сообщили: Жак Клеман мертв!
На следующее утро, когда король готовился выехать в Блуа, его посетила Екатерина Медичи и обрадовала:
— Благословите небеса, сын мой! Страшная опасность, что висела над вами, устранена. Монах…
— Тот самый Жак Клеман?
— Да… Он мертв… вы от него избавлены.
Король приказал выдать Шалабру, Монсери и Сен-Малину по шестьдесят дублонов. И под звуки фанфар блистательный кортеж Генриха III покинул Шартр и двинулся в сторону Блуа. Путешествие прошло благополучно, и на третий день вечером король и его двор прибыли в Блуа. Скоро мы там с ними встретимся, дорогой читатель…
Глава VI
РАЙСКОЕ ЖИТЬЕ
Мы расстались с Кроассом и Пикуиком в тот момент, когда они кончили обедать: обед их, как мы помним, состоял из горсти желудей. Приятелям пришлось уподобиться кабанам. Впрочем, на то была уважительная причина — оба умирали с голоду.
Итак, после еды, то есть после того как они подобрали все желуди под дубом, в тени которого расположились, Кроасса посетила великолепная мысль.
Пикуик заявил, что всю оставшуюся жизнь он согласен питаться желудями: очень приличная пища, раз уж ею живут кабаны, почему бы и человеку не попробовать… Но Кроасс желуди глубоко презирал; он вообще, как и многие недалекие люди, был очень высокого мнения о собственной особе. Поломавшись, он снизошел до того, что объяснил своему спутнику задуманный им план действий. Они как раз поднимались вверх по Монмартрскому холму, когда Кроасс заявил:
— Там наверху есть бенедиктинский монастырь, а в нем живет некая дама, которая влюблена в меня по уши… раз она меня любит, она и прокормит… из любви еще не то сделаешь!..
Пикуик не очень-то поверил словам приятеля и вполне серьезно аргументировал свою точку зрения:
— Не может такого быть, чтобы эта Филомена в тебя по уши влюбилась!
— Это почему же? — недоуменно спросил Кроасс.
— А потому, что уж больно ты страшный!
На что Кроасс ответил:
— А может, святая женщина меня за это и полюбила!
К согласию Кроасс и Пикуик не пришли, но на монастырскую территорию все-таки забрались, воспользовавшись проломом в стене. Стоял прекрасный солнечный день. Кроасс, козырьком приложив ладонь к глазам, внимательно разглядывал монастырские огороды. Там работали две-три монахини, но среди них не было той, к которой так рвалось его сердце… и желудок. Филомена не появлялась.
Прошло два часа. Погрустневшие приятели уселись на камнях под стеной. Но надежда не покидала Кроасса. Вдруг он хлопнул себя ладонью по лбу и показал рукой на забор.
— Пойдем там поглядим. Наверняка ее застанем.
Наши читатели, наверное, помнят, что за забором находился небольшой дом, и когда-то Бельгодер здорово отлупил в этом доме храбреца Кроасса. Может, Бельгодер до сих пор там?
— Нет, не может быть! — решил Кроасс. — Ведь цыган торчал в монастыре из-за Виолетты. Девчонки здесь, конечно, уже нет. Шевалье де Пардальян давно освободил ее…
Кроасс убеждал себя, что все в порядке, но к забору подбирался с опаской, готовый при малейшей опасности пуститься со всех ног наутек.
До изгороди он, однако, дошел, раздвинул доски, осторожно заглянул во двор. Похоже, в доме было пусто…
— Что там? — волновался за его спиной Пикуик. — Где же твоя прекрасная Филомена? Выдумал ты ее, наверное…
— Да нет же! Здесь она живет, в этом монастыре, честное слово! И влюблена в меня, ручаюсь! Только куда же она подевалась?
Внезапно Кроасс вздрогнул и испуганно отскочил от забора.
— Ну что там? Она наконец появилась? — рассердился Пикуик.
— Смотри сам! — мрачно ответил Кроасс, подтолкнув приятеля к щели в заборе.
Пикуик всмотрелся.
— Чего ты испугался? — недоуменно спросил он Кроасса. — Ну вышли из дома какие-то две девицы, а больше я никого и не вижу.
— Ты что, их не узнал? Ну хоть одну-то ты узнать должен!
— Погоди-погоди… они стоят спиной ко мне… гуляют, что ли… и все оглядываются по сторонам, похоже, испугались чего-то… по-моему, им не терпится отсюда удрать. Бедняжки, их, наверное, силой заточили в монастырь…
Мы должны заметить, уважаемый читатель, что в голосе Пикуика зазвучало искреннее сочувствие к судьбам девушек. Но тут они обернулись, и Пикуик в ужасе отступил от забора.
— Узнал? — спросил Кроасс.
— Виолетта!
— Пошли отсюда!
— Почему это сразу — «пошли»?
— Раз здесь малышка Виолетта, стало быть, и Бельгодер недалеко. Лучше уж желудями питаться, чем ударами цыганской дубинки!
— А вторая-то кто? — поинтересовался Пикуик.
— Да черт с ней!.. Бежим отсюда!
И Кроасс и впрямь собрался было бежать, но внезапно за его спиной раздался возмущенный голос:
— Что это вы тут делаете?
«Я погиб!» — пронеслось в мозгу у Кроасса, и он втянул голову в плечи, ожидая неминуемого удара дубинкой.
Но удара не последовало, да и голос за спиной мало напоминал бас Бельгодера. Кроасс робко повернулся и не смог сдержать радостного крика:
— Филомена!
— Вот это да! — обрадовался Пикуик и во все глаза уставился на ту, что как кошка была влюблена в Кроасса.
Филомена, узнав гостя, стыдливо, как и подобает скромной девице, потупилась. Однако она была не одна. Ее сопровождала пожилая монахиня, похоже, из крестьянок, недоверчивая и сварливая. Это она накинулась на непрошеных гостей. Звали монахиню сестра Марьянж.
— Мы пришли навестить Бельгодера… нашего старого друга… как он, вы не знаете? — сказал Кроасс.
— Что это еще за Бельгодер такой? — недовольно проворчала Марьянж.
— Да цыган один… помните, он тут жил?..
— Убрался, слава Богу! Только еще язычника не хватало в святом месте!
— Убрался! — обрадовался Кроасс. — Как я рад… как я рад видеть вас, дорогая Филомена!
И прежде чем монахиня успела возразить, Кроасс обнял ее, приподнял, расцеловал в обе щеки, а потом поставил на место. Его поцелуи просто ошеломили Филомену! Еще бы: первые поцелуи в ее жизни… а ведь бедняжке Филомене уже перевалило за сорок!..
— Кроасс не врал! — прошептал потрясенный Пикуик. — Она в него действительно влюблена!
Зато сестра Марьянж так и кипела от возмущения.
— Вон отсюда, безбожники вы этакие! Вон из святой обители…
— Сестра Марьянж, — нежно возразила Филомена. — Господин Кроасс вовсе не безбожник… и потом, у него чудесный голос…
— Так вот что ей в нем понравилось! — решил Пикуик.
— Зачем вы сюда залезли, бездельники? — сердито спросила пожилая монахиня. Но, похоже, гнев ее уже прошел.
— Я вам сейчас все объясню, сударыня! — сказал Пикуик.
Он снял шляпу и попытался сделать изящный поклон (он не однажды видел, как кланялся шевалье де Пардальян).