— Сударыня, о, сударыня! — взмолилась Жанна Фурко. — Пощадите, я, кажется, тоже сойду сейчас с ума!
— Так знайте же, Жанна, то, что я рассказала — не мои домыслы, но чистая правда.
— Нет, нет, не может быть!
— Однако же это так и есть! — твердо произнесла Фауста.
Жанна закрыла лицо руками и тихо зарыдала. Клодина де Бовилье наблюдала за этой сценой с радостью и умиротворением. Она часто спрашивала себя, какие цели преследует Фауста, и теперь настоятельнице показалось, что ее благодетельница делает доброе дело. Впрочем, обещанные двести тысяч ливров так ослепили беззаботную Клодину, что она не слишком старалась вникать в суть происходящего. Фауста же склонилась над Жанной, обняла ее за плечи и ласково сказала:
— Не плачьте, бедное дитя! Хотя нет, можете плакать, ведь ваша мать еще не исцелилась… Но я знаю, как вернуть ей разум… Я отведу вас к ней, и вы поможете бедняжке выздороветь…
Глава XIII
КОНЕЦ РАЙСКОГО ЖИТЬЯ
Дни шли, и вот наступил канун того самого двадцать первого октября, когда Фауста намеревалась одним ударом покончить со всеми своими врагами — точнее, убрать все препятствия, стоявшие на ее пути (она так редко испытывала истинную ненависть, что вряд ли считала того или иного человека — кроме разве что шевалье — своим врагом).
Моревер должен был к полудню привести Пардальяна и герцога Ангулемского. Их ожидала смерть от рук приближенных герцога де Гиза. Фауста предполагала в одиннадцать часов дать знак Гизу с тем, чтобы к двенадцати его люди оказались на Монмартре и быстро разделались с шевалье и Карлом.
Фауста все прекрасно рассчитала: раньше времени предупреждать герцога не стоило, ибо он мог бы явиться лично, застать Виолетту еще живой и все испортить. Она прекрасно знала, что герцог без памяти влюблен в цыганочку и наверняка попытается ее спасти.
Казнь Виолетты намечалась на десять часов, и присутствовать на ней должны были ее отец и мать. Фауста надеялась, что смерть дочери убьет и кардинала Фарнезе, и Леонору.
Итак, в десять утра Виолетту подвергнут пыткам. Если Фарнезе все-таки переживет казнь своей девочки, то Фауста сама поможет ему умереть. В полдень же явятся Пардальян и герцог Ангулемский, которыми займутся люди Гиза.
А уж она, Фауста, сумеет утешить герцога после принесения Виолетты в жертву, ей это никакого труда не составит.
После надо будет немедленно двинуться на Блуа и убить Генриха III… Гиз взойдет на королевский престол… Лига победит… французы вторгнутся в Италию и раздавят Сикста V… Фауста станет властвовать над христианским миром…
Читатель знает, как чудовищно изобретательно подготовила Фауста казнь несчастной певицы-цыганочки. Замысел был воистину гениален, терпеливо и тщательно расставляла коварная свои сети. Ничто уже не могло спасти Виолетту, кардинала и шевалье де Пардальяна…
И вот накануне рокового дня Кроасс и Пикуик с удивлением обнаружили, что на огородах появились какие-то люди — с виду рабочие. Потом таинственно исчезла одна из пленниц. (Читатель, конечно, помнит, что Жанну отвели к Фаусте, и больше она в монастырь не вернулась. Наверное, принцесса приказала отправить девушку в ту лачугу, где скрывалась цыганка Саизума. )
Исчезновение Жанны мало обеспокоило Кроасса и Пикуика. Они ревностно следили за Виолеттой. Сестра Марьянж без устали восхищалась их усердием. Знала бы подозрительная монахиня, почему так стараются бывшие певчие!..
Пикуик вбил себе в голову, что с помощью Виолетты они обязательно разбогатеют. Он не дал девушке убежать и сторожил ее денно и нощно, ибо собирался отвести певицу или к Пардальяну, или к родителям. В любом случае ему хорошо заплатят. План его был прост, хотя и не лишен наивной хитрости.
К несчастью, Пикуик вовсе не торопился осуществлять свой замысел. А куда торопиться? Пока ему и здесь хорошо: влюбленная в Кроасса Филомена поит и кормит обоих… Зачем убегать? От добра добра не ищут… Впервые в жизни Пикуик начал толстеть, что приводило его в неописуемый восторг.
Кроасс же и вовсе потерял голову от счастья. Филомена старалась покормить его повкусней, а он оказался очень чувствителен к гастрономическим наслаждениям. Желая извлечь для себя максимум выгоды из нежной склонности сестры Филомены, Кроасс прибегал к нехитрому маневру. Каждую ночь монахиня с замирающим сердцем стучала в дверь сторожки, где спал ее любимый. Он выглядывал наружу и первым делом смотрел, принесла ли монахиня одну-две бутылки. Если Филомена являлась с вином, он распахивал дверь и принимал ее в объятия. Если же она приходила с пустыми руками, дверь захлопывалась у нес перед носом. Поведение, что и говорить, недостойное, типичный шантаж любовью!
Немудрено, что Филомена совершала чудеса храбрости и потихоньку опустошала погреба настоятельницы. В результате лицо Кроасса приобрело багровый оттенок, а голос стал звучать совсем глухо — как из бочки. Если Пикуик просто толстел, то Кроасс прямо-таки на глазах раздувался.
— Ты же в пролом не пролезешь, когда придет пора бежать отсюда! — сокрушался Пикуик.
Сытая жизнь сделала Кроасса самоуверенным, и он отвечал, что в этом нет никакой нужды… а если, не дай Бог, им когда-нибудь и придется уносить ноги, то он попросту сломает монастырскую стену. Однако Пикуика не оставляло беспокойство. Он боялся, что страсть старой девы к Кроассу вот-вот угаснет, и тогда они будут вынуждены снова скитаться, без крова и без пищи.
«Без Виолетты я отсюда не уйду! — твердо решил про себя Пикуик. — Пролом в стене близко, всегда успею прихватить с собой девчонку!»
Как же были потрясены наши друзья, когда двадцатого октября на огородах появились рабочие-каменщики! Они тут же начали закладывать огромными глыбами пролом, надежно скрепляя камни раствором.
Оба приятеля и носу не казали из своего сарая, сквозь щели наблюдая за рабочими.
— По-моему, нам теперь незаметно не выбраться! — констатировал Пикуик.
— Тем лучше, — ответил Кроасс, — останемся здесь навсегда.
Действительно, рабочие вскоре закончили, и бывшие певчие убедились, что они могут покинуть монастырь только через главные ворота. Пикуик заволновался, Кроасс же только посмеивался.
Монастырская стена, как обычно в ту эпоху, была построена по образцу крепостных стен: такой высоты, что не взобраться. Даже если бы Пикуик и смог вскарабкаться на стену, Виолетту он наверх затащить не сумел бы. Пикуик окончательно понял, что рушатся его надежды на богатство, когда в монастыре появился десяток вооруженных людей. Двое заняли пост у главных ворот, двое встали у дверей домика, где жила Виолетта, а остальные принялись патрулировать территорию монастыря.
Тут уж Пикуик окончательно струхнул: что-то происходило в обители, но вот что? И к чему все это приведет?
— Уж точно ни к чему хорошему! — вздыхал великан.
День прошел спокойно, но к вечеру какие-то личности принялись шнырять по монастырскому двору, а все монахини куда-то попрятались. Пикуик опять разволновался, и даже Кроасс помрачнел.
— Боишься? — спросил Пикуик приятеля.
— Вот еще! С чего бы мне бояться?
Однако их благодетельницы все не появлялись. Неужели певчим придется снова похудеть, и они покинут монастырь такими же худыми, как и прибыли сюда? Вот только удастся ли им его покинуть?..
— Нет-нет, мне ни капельки не страшно, — продолжал убеждать самого себя Кроасс. — Я же знаю: смелости мне не занимать, стало быть, я просто не умею бояться!
— А вот мне страшно! — сказал Пикуик. — Ты тут подожди, а я попробую выяснить, что происходит в доме…
Оставив насмерть перепуганного Кроасса, Пикуик огородами побежал к домику. Кроасс озирался, пытаясь найти какое-нибудь надежное убежище. Но везде разгуливали вооруженные люди. Справа возвышались монастырские постройки, и туда Кроасс решил не соваться, слева у домика возились рабочие. Кроасс вздохнул, присел в высокой траве, а потом и вовсе растянулся ничком, решив ждать, как распорядится его судьбой Всевышний.