— Я даже и не подозревал, — проговорил Гиз, — что в королевстве может найтись такое чудовище… Невозможно представить подобное — кто-то осмелился поднять руку на короля Франции!
— Кроме того, — с тонкой улыбкой продолжала Екатерина, — король, соблаговолив дать вам испрошенную вами аудиенцию, хотел бы узнать, каковы же ее цели… Ничего другого Его Величество не имел в виду…
Гиз взглянул на Генриха III, и тот, опасаясь, что слишком далеко зашел, молча кивнул. Все тотчас же вздохнули с облегчением. Придворные поняли, что рокового приказа король не отдаст. Луань спокойно зачехлил кинжал. К Майенну вернулась прежняя уверенность, а кардинал де Гиз даже попытался улыбнуться. Король откинулся в кресле, положил ногу на ногу и зевнул.
Гиз заговорил, и в голосе его слышалась уверенность:
— Сир, и вы, королева, я действительно прибыл в Блуа, чтобы просить у короля аудиенции. На то есть своя причина. Я не просто явился на заседание Генеральных Штатов, я прибыл к королю. Я действительно попросил братьев сопровождать меня и пригласил всю свою свиту. Я собираюсь нынче произнести важные и торжественные слова, и мне хотелось бы, чтобы лучшие представители французского дворянства собрались в этом зале…
— Иду навстречу вашим пожеланиям! — ответил король. — Откройте двери, пусть все войдут.
Приказ короля был исполнен немедленно. Дверь гостиной широко распахнули, и мажордом крикнул:
— Господа, король желает вас видеть!
Дворяне, ожидавшие на лестнице, вошли в зал. В гостиной было не повернуться. Те, кто не поместился, толпились в дверях. Всех разбирало любопытство.
— Итак, дорогой кузен, ваше пожелание выполнено. Говорите же!
— Я буду говорить искренне и открыто! — заявил Гиз. — Сир, когда я посетил вас в Шартре, я сказал, что Париж, ваша столица, с нетерпением ожидает короля. Теперь я добавлю, что вся Франция молит вас о прекращении раздоров и жаждет увидеть, как король возьмет в свои руки бразды правления. Меня, Генриха I Лотарингского, герцога де Гиза, совершенно несправедливо считают поборником гражданской войны. К моему большому сожалению, те, кто сеет смуту в государстве, попытались сделать меня главой мятежников, а я всего лишь командующий одной из королевских армий. Эти смутьяны и дальше будут пятнать мое имя, если я громко и открыто не остановлю их. Сир, я пришел преданно положить свою шпагу к вашим ногам и торжественно предложить вам примирение, если вы считаете, что между нами действительно были раздоры…
— Раздоры? Но их не было! — живо откликнулась Екатерина Медичи.
Трудно описать то выражение, что появилось на лицах всех без исключения придворных — как из свиты короля, так и из свиты Гиза, когда Генрих Меченый кончил свою речь. Одни почувствовали, что рухнули все их мечты и надежды, — ведь пятнадцать лет они неустанно плели заговоры. Другие решительно отказались поверить смирению горделивого герцога и смотрели на него с изумлением и досадой.
Лишь два десятка самых близких к Лотарингцу дворян сохраняли полное спокойствие. Они слишком хорошо знали своего господина.
Генрих III был удивлен не менее прочих и никак не мог разобраться в своих чувствах, ибо в его душе радость мешалась с непонятным огорчением. Лицо его, впрочем, оставалось бесстрастным. Король взглянул на мать, и та тут же пришла на помощь сыну.
— Сколь благородны ваши слова, дорогой кузен! — растроганно произнесла Екатерина Медичи. — Как жаль, что Господь не выступил свидетелем вашей прекрасной речи…
Генрих III давно научился понимать матушку с полуслова. Вот и сейчас он встал и совершенно естественным тоном произнес:
— Итак, господин герцог, готовы ли вы повторить ваши слова, поклявшись на Святых Дарах и на Священном Писании?
Герцог на минуту заколебался, но потом ответил:
— Конечно, готов, сир… Как только мы вернемся в Париж, я тут же отправлюсь в Собор Парижской Богоматери, и тогда…
— Господин герцог, — прервал Гиза король, — алтари есть повсюду, и Господь присутствует в каждом храме… Думаю, собор Блуа ничуть не хуже Собора Парижской Богоматери… Вы можете принести клятву и в Блуа…
— Как вам угодно, сир… я согласен… хоть завтра…
— Завтра? Бог знает, где мы будем завтра. Сегодня, сейчас! Мы немедленно направляемся в храм…
Герцог снова заколебался, и на этот раз Екатерина Медичи заметила его нерешительность. Однако Гиз собирался идти до конца. Он твердо произнес:
— Я готов, Ваше Величество, если такова ваша воля!
— Крийон, — распорядился король. — Мы идем в собор. Господа, следуйте за нами. Пусть все королевство знает об этой клятве! Пусть этот день останется в анналах истории. А пока, господа, оставьте меня одного…
Все вышли. Гиз остановился во дворе, беседуя с братьями. Крийон отправился распорядиться насчет охраны короля. Он хотел показать Гизам, что у него достаточно сил и ему не страшна герцогская свита. Лишь королева-мать задержалась возле кресла сына.
— Так что, матушка? — весело спросил король. — Мы возвращаемся в Париж?
Екатерина молчала.
— Как только кончатся заседания Генеральных Штатов, — продолжал Генрих, — мы отправимся в путь. Признаюсь, я с нетерпением жду этого момента… Надоел мне Блуа!
— Конечно, — раздраженно произнесла старая королева, — вас только развлечения и интересуют! Вернуться в Париж, веселиться, наряжаться, устраивать маскарады! А горожане снова будут возмущаться тем, что им приходится оплачивать ваши безумства и ваших фаворитов?!
Генрих III широко зевнул, наставления матушки занимали его весьма мало.
— Хорошенькое дело! — продолжала королева. — Вернуться в Лувр, потеряв всю свою власть! Не монарх, а жалкий призрак монарха!
— Это почему я потеряю власть? — встрепенулся Генрих. — Объяснитесь же, матушка. Вы знаете, я всегда внимательно прислушиваюсь к вашим словам и следую вашим мудрым советам.
— Вы сами только что упомянули про Генеральные Штаты. Вам будет представлен список жалоб и требований. Если вы удовлетворите их, то наверняка потеряете и те крохи власти, что еще имеете. Вы превратитесь в короля без королевства!
— Подумаешь! Разве они многого просят? Выгоню Эпернона и еще кого-нибудь… Эти молодцы мне и так надоели!
— Да разве дело в одном д'Эперноне? Они же требуют гарантий! Они хотят, чтобы ваши злейшие враги контролировали финансы королевства!
— Ну уж это ерунда! Все эти жалобы не что иное, как дань традиции… Нашим вельможам захотелось немного поворчать… И потом — мы же примирились с Лотарингским домом!
— Вы верите в это примирение?
— А почему бы и нет? Ведь герцог готов поклясться на Святых Дарах! — простодушно заявил король.
Екатерина горько улыбнулась. Она прекрасно знала своего сына. Генрих был человеком развращенным и своей склонности к разврату не скрывал. Но при этом он был глубоко верующим и набожным, столь же набожным, как Людовик XI. Клятва на Святых Дарах казалось ему нерушимой.
— Не подумайте, матушка, — продолжал Генрих, — что я принял за чистую монету уверения герцога де Гиза в преданности. Понимаю, он вынужденно дал клятву, — мы его заставили. Да и куда ему было деваться? Он загнан в угол. Сторонники Католической Лиги подталкивают его; он должен принять чью-то сторону и заявить или о поддержке мятежников, или о подчинении королю. Я не испытываю к нему ни приязни, ни благодарности, но если он поклянется на алтаре, я готов ему поверить.
— Будьте осторожны, сын мой!
Король не понял глубинного смысла этих слов и поспешил заверить мать:
— Я думаю, мадам, Крийон примет все необходимые меры предосторожности. Да вот и он!
И король приветливо кивнул появившемуся в дверях Крийону. Генриху III уже смертельно надоела беседа с матушкой.
Екатерина Медичи тяжело вздохнула, с глубокой жалостью посмотрела на сына и медленно удалилась.
Бравый Крийон доложил, что все готово и Его Величество может направляться в собор.