— Мы благодарны вам за ваше понимание, — сказала Ева.
— Да, спасибо, — поблагодарила Джейн.
— Огромное! — поддакнула я, пылко и с благодарностью.
— Тем не менее, — нахмурилась миссис Роулинсон, — вы виновны. Вы держали в своих комнатах литературу, совершенно неподходящую для этого дома и для этого учебного заведения.
— Да, миссис Роулинсон, — признала Ева.
— Более того, — продолжила женщина, — вы же не просто обычные молодые женщины. Вы — совершенно особенные молодые женщины, высокоинтеллектуальные, образованные, рафинированные женщины, чьё происхождение, богатство и вкус не вызывают ни малейших сомнений. Фактически, вы — леди, только не те леди, в высоком и могущественном понимании этого слова, в присутствии которых такие как вы унижались бы и дрожали от страха.
Её замечание показалось мне совершенно не понятным.
— Скорее, — продолжила она, — вы — леди здесь, молодые леди в несколько устаревшем значении этого термина, имевшего отношение к положению, знатности и дворянству.
— Конечно, миссис Роулинсон! — согласилась Ева.
— И, как таковые, — сказала администратор общежития, — владея подобной литературой и хорошо осознавая её политическую неуместность, вы повели себя непростительно.
— Но миссис Роулинсон… — попыталась возразить Джейн.
— Оставайтесь на коленях, шлюхи, — бросила женщина.
— Шлюхи! — возмутилась Джейн.
Вообще-то моя подруга опоздала со своим возмущением, поскольку миссис Роулинсон уже называла нас таким словом прежде.
— А кто ещё стал бы читать такие вещи? — поинтересовалась она, отчего Ева снова залилась слезами. — Да, все вы — шлюхи, и даже меньше чем это, гораздо меньше, если бы вы только знали насколько.
Я не понимала её, и от этого мне становилось ещё страшнее.
— Вы должны быть наказаны, — подытожила миссис Роулинсон.
— Нет! — воскликнула Джейн.
— Нет! — простонала я.
— На мой взгляд, — заявила она, — изгнание из института было бы самым подходящим для вас наказанием.
— Нет! — наперебой закричали мы. — Пожалуйста, не надо!
Мне трудно передать те чувства, что охватили меня в тот момент, и я подозреваю, что, то же самое можно было сказать о Еве и Джейн. Страх, неуверенность и замешательство. Через мгновение наши жизни могли бы быть разбиты. В некотором смысле мы были беспомощны. Мы стояли перед администратором нашего общежития, разутые, на коленях, и ожидали её милости и её решения, от которого могло бы зависеть наше будущее.
И в этот момент меня ошеломила внезапная непрошеная мысль, что если это было именно то место, то положение, которому я принадлежала?
— Будьте милосердны! — взмолилась я.
— Вы будете наказаны, — объявила миссис Роулинсон. — Все вы. Причём изящно, способом, который будет совершенно соответствующим вашему проступку, способом, который скроет вас и, одновременно, покажет.
Мы ничего не поняли из сказанного ею.
— Я прослежу, — меж тем продолжила она, — чтобы вы заплатили за свою неосмотрительность. Я прослежу, чтобы вы пострадали за это. Я прослежу, чтобы Вы были унижены глубоко и изящно. Вы, все вы, будете открыто и публично опозорены, мучительно, очаровательно, но при этом таким способом, что только мы, вы и я, будем полностью сознавать то, что происходит.
Мы, Ева, Джейн и я обменялись испуганными взглядами.
— Вы ведь до некоторой степени познакомились с гореанским миром, — сказала женщина. — Это ясно по тем книгам, что я нашла в ваших комнатах. Посему, будет только правильно, что такие вещи будут применены в вашем наказании.
— Миссис Роулинсон? — запинаясь, выдавила из себя Ева.
— Мы устроим вечеринку, — сказала она. — Возможно, некоторым, даже больше чем вы подозреваете, будет ясно, что это будет вечеринка в гореанском стиле. Для других это будет не больше, чем восхитительное, изысканное развлечение, костюмированное представление с античным, римским или греческим ароматом, устроенное администрацией общежития, на которое будут приглашены члены отдельных, очень особенных сообществ.