Я должна принести извинения Господам и Госпожам, свободным гореанам, которые могли бы прочитать этот рассказ. С одной стороны, я, несомненно, рассказала то, что вам и так хорошо известно. Моим оправданием, я предполагаю, может послужить моя прежняя жизнь, совершенно отличающаяся от вашей. Соответственно, боюсь, я часто уделяла слишком много внимания тем вопросам, с которыми Вы и так знакомы, но которые мне самой казались интересными или даже шокирующими. Но мне также сказали, что этот мой рассказ, возможно, смогут прочитать и на языке его оригинала жители моего прежнего мира. Так что, в некотором смысле это написано для двух миров. Основным мотивом для написания этого письма, я предполагаю, должно было стать побуждение, особенно гореан, к консолидации населения против странной, в значительной степени непризнаваемой опасности. Безусловно, насколько я понимаю, мой прежний мир, планета Земля, несмотря на её отравленность и загрязнённость, исчерпание ресурсов и экологические раны, несмотря на её грязь и перенаселённость, не избежит внимания кюров. Очевидно, и Гор, и Земля, по крайней мере, на некоторое времени, обязаны своей сомнительной безопасностью личному интересу Царствующих Жрецов, которые предпочитают, чтобы кюры, в своей массе, были ограничены отдалёнными, относительно безвредными средами обитания, скрытыми среди далёкой «Каменной Реки». И хотя кюров прежде всего интересует Гор, этот свежий, неиспорченный мир, ресурсы Земли и её относительная близость к орбите Гора, делают её опасным плацдармом для сосредоточения войск и нападения на Гор. Многое в этом повествовании, конечно, является очень личным. Мой владелец, Господин Десмонд из Харфакса, проявил большую снисходительность в этом вопросе. Он признал, что этот рассказ мог бы не только послужить в целях предостережения и принятия соответствующих политических и военных мер, особенно это касается Гора, но и быть ценным для его рабыни, позволив ей выговориться, поведав свою историю. Фактически это было для неё «разрешение говорить». Насколько счастливы мы, когда нам разрешают выговориться! Иногда мой господин, когда ему это нравится, дёргает кончик раздевающего узла моей туники, позволяя ей упасть на мои лодыжки, связывает мне руки за спиной и, приказав встать на колени перед ним, откидывается в курульном кресле и разрешает мне говорить. Конечно, у меня есть общее разрешение говорить, но как я люблю такие моменты, напоминающие мне о том, что я — рабыня перед своим господином, и что мне требуется разрешение говорить. В действительности, именно в один из таких моментов, мне и пришло в голову попросить разрешения записать мою историю. К своему восторгу я узнала, что он и сам уже собрался приказать мне взяться за такой рассказ. На то у него было три причины. Во-первых, предостережение, ибо ему было необходимо довести до сведения гореан, да и других тоже, о грозящей опасности. Во-вторых, личные мотивы, касающиеся меня, чтобы дать мне возможность выговориться и получить пользу от этой, своего рода, исповеди, позволяющей по-новому взглянуть на многие моменты, заново пережить их и понять. И, наконец, в-третьих, ему хотелось узнать о своей рабыне как можно больше, о её самых сокровенных чувствах, мыслях, желаниях и эмоциях. Ничто в рабыне не может быть спрятано от владельца. И в этом нет ничего необычного, поскольку мужчины зачастую крайне обеспокоены своим имуществом. Многие рабовладельцы, например, отлично знают тело своей рабыни, каждую его часть, каждый шрамик, каждое пятнышко. Я не знаю, но подозреваю, что очень немногие из свободных спутниц изучены и исследованы с подобным интересом и тщательностью. Фактически, это, скорее всего, было бы неподобающе. И конечно, точно так же, как хозяин мог бы хотеть досконально знать прекрасную, уязвимую карту тела рабыни, точно так же его может заинтересовать карта её истории, её прошлое, её чувства, мысли и так далее. Мне рассказывали, что даже рабовладелец, имеющий большой сад удовольствий, укомплектованный лучшими кейджерами, может потребовать от бедной рабыни, чтобы та подробно рассказала ему о себе, до или после того, её использования. Безусловно, хватает и таких рабовладельцев, насколько я понимаю, для которых рабыня — не больше чем испуганный, обезличенный объект, заслуживающий беспокойства не больше чем его любимый слин или кайила. В действительности, я боюсь, что очень многие из рабынь начинают свой путь именно с этого. Не думаю, что они были бы счастливы и в дальнейшем оставаться на этом уровне.