Как ужасно, подумала я, быть женственной!
— Да, — заключила третья наставница. — Она становится женственной.
— Становится рабыней, — добавила вторая.
— Верно, — подтвердила первая.
Что же здесь было сделано со мной? Я подозревала, что мне предоставили свободу быть собой, не неуклюжим, бесполым существом или карикатурной копией мужчины, а естественной женщиной в мире, в котором правит природа.
Конечно, я должна была сопротивляться!
«Но почему, — спросила я себя. — Почему я не должна быть той, кто я есть на самом деле? Потому, что это осуждалось или запрещалось?»
Но здесь, в этом мире, никому в голову не приходило осуждать или запрещать это. Разве здесь, на этой планете, я не была, пусть и нося ошейник, свободна быть собой?
— Первое положение почтения! — резко бросила одна из наставниц.
Я мгновенно встала на колени, прижала мои ладони рук полу, и опустила голова между ними.
— Ты меняешься, красотка Аллисон, — заметила первая наставница.
— И эти преобразования в тебе были вызваны, смазливая варварка, — добавила вторая.
— Известно ли тебе это, Аллисон? — осведомилась третья.
— Нет, Госпожа, — ответила я, но тут же, заметив на полу перед собой тень от занесённого надо мной стрекала, выкрикнула: — Возможно, Госпожа!
К моему облегчению наставница опустила стрекало.
— Возможно, Аллисон пока не понимает, как она меняется, — предположила вторая из наставниц.
Честно говоря, я боялась, что уже начала это понимать, и даже слишком хорошо. Наставницы, конечно, могли судить об этом только по моему поведению, позам, выражению лица, манере речи и прочим внешним признакам. С другой стороны мне всё яснее становилось то, что эти внешние признаки, были не столько простым результатом намерений и замыслов, сколько являлись неизбежным последствием внутренних изменений. Моё поведение, и я это чувствовала, теперь становилось всё меньше имитацией поведения рабыни, и больше поведением рабыни.
— Не бери в голову, Аллисон, — посоветовала первая наставница. — Нет ничего неправильного в том, чтобы быть изящной, красивой, уязвимой, мягкой, страстной и полностью, тотально женственной.
— Короче говоря, — сказала вторая, — в том, чтобы быть рабыней.
— Её переход уже начался и идёт полным ходом, — заключила третья.
— Мужчинам в женщине нравится женщина, — пояснила первая наставниц.
— А разве нам в мужчине нравится не мужчина? — осведомилась вторая.
— Верно, — рассмеялась третья.
— Уверена, многое из того о чем мы говорим, тебе пока не понятно, — сказала мне первая наставница, — но придёт время и всё это станет для тебя предельно ясным.
— Изменения, вызванные в тебе, — подключилась вторая, — станут неотъемлемой частью тебя, а заодно поднимут твою цену на рынке. Мужчины оценят то, как Ты двигаешься, улыбаешься, поворачиваешь голову и так далее.
— При этом сама Ты даже не будешь этого замечать, — сказала третья.
— Зато другие смогут по таким нюансам узнать рабыню, — усмехнулась вторая.
— Иногда так поступают стражники, — не без тревоги в голосе сообщила третья. — Порой они просто приказывают женщине пройтись перед ними, взад и вперёд, тем самым определяя рабыню, даже спрятавшуюся под одеждами свободной женщины.
— Варварок вроде тебя, — предупредила первая, — вычислить ещё легче, например, по меткам, часто имеющимся на ваших плечах, или по крошечным кусочкам металла, которые часто присутствуют в ваших зубах. Кроме того, никто из вас не знает, как надевать, оборачивать, укладывать и закреплять одежды сокрытия, как носить вуали и многое другое.
— Да уж, разобраться с такими вещами, это тебе не тунику натянуть или камиск, — хмыкнула её коллега.
— А госпожа умеет это делать? — полюбопытствовала я.
— Когда-то умела, — улыбнулась она. — Но теперь не променяла бы свою тунику даже на одежды Убары.
Этого я понять не могла. Разве Убара не была свободной женщиной со всеми вытекающими из этого последствиями?
— Есть тысячи мелочей и нюансов, которые известны любому уроженцу Гора, и о которых варвары не осведомлены, — сказала наставница.
— К тому же, — добавила вторая, — гореанский, преподаваемый варваркам, зачастую тонко отличается от того, на котором говорят гореане по рождению, например, в произношении определённых слов.
— А меня Вы тоже учили такому гореанскому, отличающемуся от правильного? — поинтересовалась я.
— Любопытство, — усмехнулась она, — не подобает кейджере.