Затем я почувствовала, что на моей шее защёлкнули другой ошейник, судя по еле ощутимому весу цепи, всё же мы были женщинами, и в тяжёлых цепях необходимости не было, это был караванный ошейник. Только после этого ошейник дома был удалён.
— Что происходит, Господа? — спросила я, прикованная к каравану рабыня, неспособная увидеть что-либо сквозь капюшон.
Ответом на мой вопрос стало острое жало стрекала, обжёгшее моё правое плечо, и давшее мне понять, что я как и прежде должна сохранять молчание. Мне что, кто-то дал разрешение говорить? К тому же, не зря ведь говорят, что любопытство не подобает кейджере.
Потом прозвучала команда, и мы начали движение. Нас вели по коридорам и вверх по лестницам с одного этажа на другой. Путь занял несколько енов. Судя по звукам, мы прошли четверо дверей, а также двое массивных ворот, причём, когда мы миновали последние, я внезапно ощутила свежий воздух, ветер и тепло солнца, Тор-ту-Гора по-местному, на своём теле. Мы были вне дома!
— Уверена, Ты знаешь, что Ты здесь делаешь, — сказала мне как-то наставница.
— Госпожа? — не поняла я.
— Ты — рабыня, не так ли? — уточнила она.
— Да, Госпожа, — кивнула я.
— И только рабыня, — продолжила наставница, — и ничего больше?
— Да, Госпожа, — подтвердила я, — только рабыня.
— А что такое рабыня? — спросила она.
— Госпожа? — удивилась я её вопросу.
— Собственность, — ответила она за меня. — Имущество, товар.
— Да, Госпожа, — согласилась я.
— Итак, теперь тебе, конечно, должно быть понятно, что Ты здесь делаешь? — усмехнулась наставница.
— Я учусь, — пожала я плечами.
— Для чего? — не отставала от меня женщина.
— Для того чтобы я смогла удовлетворить своего владельца, — ответила я.
— Нам хотелось бы, чтобы Ты пережила свою первую ночь у его рабского кольца, — сказала она.
— Я постараюсь сделать всё возможное, чтобы ублажить его, — пообещала я.
— Очень постараешься?
— Да, Госпожа!
— И ублажишь полностью, всеми возможными способами? — уточнила наставница.
— Я приложу к этому все свои способности, — заверила её я.
— Итак, что, в таком случае, Ты здесь делаешь? — вернулась она к своему вопросу.
— Госпожа? — снова не поняла я, к чему клонит моя собеседница.
— Ты — имущество, товар, — намекнула наставница.
— Да, я — товар и имущество, — признала я, ведь в конечном итоге именно так и обстояли дела, я теперь была именно этим.
— Итак, теперь до тебя дошло, что Ты здесь делаешь? — поинтересовалась она.
— Госпожа? — никак не могла я взять в толк, к чему она клонит.
— Ты проходишь предпродажную подготовку, — объяснила женщина.
Конечно, к этому времени я уже отлично сознавала себя рабыней. Впрочем, я ощущала это даже на Земле, а здесь на Горе это просто стало для меня ясно со всей очевидностью, лишив каких-либо сомнений. Здесь я могла хотеть быть рабыней, или не хотеть этого, но, в любом случае, это было всем, чем я была. Здесь моё желание ничего не стоило. Я могла хоть поцеловать кончики пальцев и прижимать их к своему ошейнику, хоть рыдать и биться в истерике, пытаясь сорвать его со своей шеи, он всё равно был на мне. И моё бедро было отмечено Кефом, самым распространённым на Горе рабским клеймом, отметиной, которая всем, кто мог её увидеть, показывала, чем я была, что я была кейджерой и только этим. Тем не менее, до этого момента я как-то не задумывалась о своей продаже, по крайней мере, не слишком активно.
И вот теперь, идя по улицам, видеть которых я не могла, голая, с закованным в наручники за спиной руками, не более чем бусинка, нанизанная на маленькое ожерелье работорговца, я со всей ясностью осознала, что впервые в моей жизни меня вели на рынок, на тот самый рынок, на котором меня продадут, продадут точно так же, как верра или корзину сулов.
Тем не менее, я была рада оказаться вне дома, рада ветру и солнечному свету, ласкавшим моё обнажённое тело.
Кто, спрашивала я себя, мог бы купить меня?
Скоро я буду кому-то принадлежать, стану собственностью какого-то рабовладельца.
— Жаль, — говорила мне одна из наставниц, — что нам не дали больше времени, чтобы обучить тебя как следует.