Звон гонга прилетел снова, и я про себя отметила, что это был девятый удар.
Дали бы за неё больше чем за меня? Я так не думала. Она была простой варваркой, отпрыском примитивной культуры, а я была цивилизованной женщиной Земли, из самых высших слоёв общества, молодой, красивой, образованной, умной, чувствительной, воспитанной, рафинированной, тем или иным необъяснимым образом оказавшейся на этой варварской планете, на которой мне было отказано в защите закона, и на которой мои права, столь привычные для меня на Земле, не только игнорировались, но их просто не существовало. В этом мире я была имуществом. Так что, закон здесь, во всей его власти и суровости, во всём его весе и величии, использовался бы не для меня, но против меня, например, чтобы выследить меня и возвратить хозяину.
— Я едва могу стоять, — простонала я. — Я едва в состоянии двигаться. Я вряд ли смогу показать себя, даже если очень захочу.
— Это низкий рынок, — сказала девушка с Табора. — Сомневаюсь, что от нас ожидают многого. Нам, скорее всего, придется только стоять и поворачиваться.
— По крайней мере, — вздохнула я, — у нас есть туники и простыни.
— Это только сейчас, — усмехнулась она.
— Только сейчас? — переспросила я.
— Да, — подтвердила рабыня.
— Гонг звонил, — вспомнила я, — это ведь был девятый удар, не так ли?
— Думаю, да, — кивнула брюнетка.
— А что если нас не купят? — полюбопытствовала я.
— Наших владельцев это не обрадует, — ответила она. — Девушку, которую не смогли продать, обычно ждёт плеть.
— Я поняла, — вздрогнула я, напуганная подобной перспективой.
— После такого, когда она в следующий раз окажется на рынке, она будет отчаянно стараться, чтобы её купили.
Меня внезапно буквально захлестнула волна понимания моей беспомощности. Я была полностью во власти других. Со мной могло быть сделано всё что угодно! Как могло случиться, что я, женщина Земли, оказалась здесь, на другой планете, с клеймом, выжженном на бедре, в клетке вместе с рабынями? И как могло случиться, что я, землянка, здесь, в этом чужом и чуждом мире, тоже оказалась рабыней, ровно настолько же, насколько и они?
— Я не хочу, чтобы меня продавали! — простонала я.
— Может, Ты хочешь освежить знакомство с плетью? — осведомилась брюнетка.
— Нет, нет! — покачала я головой.
— Тогда Ты должна хотеть быть проданной, — заключила она.
— Я боюсь, — призналась я.
— В этом нет ничего необычного, — пожала плечами девушка. — Ведь никто не может знать, кто тебя купит, перед кем тебе придётся стоять на коленях.
Ещё один гулкий металлический звон прилетел издалека.
Мне показалось, что каждая клеточка моего тела завибрировала в ответ на этот звон.
Я бросила испуганный взгляд сквозь прутья решётки.
«А ну успокойся, рабыня, — сказала я самой себе. — Ты же прекрасно знаешь, что именно здесь твоё место, здесь, в клетке, с отмеченным раскалённым железом бедром. Здесь тебе надлежит ожидать своей собственной продажи. Это правильно для тебя».
— Нет, нет, — прошептала я.
«Да, да, — подумала я. — Ведь Ты рабыня».
— Да, Госпожа, — шёпотом ответила я самой себе, — я — рабыня.
И в то же мгновение я, лучше чем когда-либо прежде, осознала себя, пусть я и была с Земли, рабыней, обычной рабыней.
Тогда я посмотрела на брюнетку и сказала:
— Возможно, кто-нибудь с Табора купит тебя и освободит.
— Похоже, Ты ещё очень плохо знакома с Гором, — покачала она головой.
— Разве он не освободил бы тебя? — удивилась я.
— Моё левое бедро отмечено клеймом рабыни, — вздохнула девушка.
— Ну и что в этом такого? — не поняла я.
— Да, очевидно, что о Горе Ты почти ничего не знаешь, — констатировала моя собеседница.
— Я, действительно, не понимаю, в чём проблема, — призналась я.
— Однажды я была свободной женщиной, — развела она руками. — Мужчины обожают держать бывших свободных женщин в качестве своих беспомощных рабынь.
— Но…, - попыталась я вставить слово.
— На мне клеймо, — напомнила брюнетка.
— И что? — спросила я.
— Даже моя собственная семья не освободила бы меня, — вздохнула девушка. — Они проследили бы, чтобы я, в моём позоре и деградации, была продана куда-нибудь подальше.
Поймав на себе мой недоверчивый взгляд, она добавила:
— Я заклеймена. А разве Ты нет?
— Да, — признала я, — я заклеймена.
— Вот и заруби себе это на носу, — посоветовала мне она, — Ты больше не та, кем была раньше.