Вероятно, Вы теряетесь в догадках относительно природы «неподобающей литературы», обнаруженной администратором общежитием. Хотя, может, и нет.
Как многие из вас сомневаются в существовании мира называемого Террой или Землёй, точно так же многие жители моей планеты сомневаются относительно существования вашего мира. Признаться, я и сама в это не верила, вплоть до того момента, пока не очнулась здесь, голой, в рабском загоне, с цепями на моих конечностях. В любом случае, хотя доказательства существования вашей планеты, несомненно, есть, причём их немало и самых различных, в моём мире таковым доказательствам, насколько я знаю, либо найдены альтернативные объяснения, либо их, так или иначе, игнорируют. Нельзя сказать, конечно, что гореан нет на Земле. Моё присутствие здесь, например, ясно указывает на то, что на Земле есть те, кто, как минимум, знает о Горе, или знаком с ним не понаслышке. Я бы также не стала утверждать, что у различных разведывательных ведомств на Земле не могло бы иметься более достоверной информации и веских доказательств существования этого мира, к которым было бы разумно отнестись, по крайней мере, с осмотрительностью. В любом случае, различные рукописи, имеющие отношение к вашему миру, несмотря на все усилия запретить их, отказать в них читающей публике, периодически появлялись на моей прежней планете. Причём изданы они были на множестве языков. Но даже если усилия по их запрету оказались бы успешными, вполне возможно, что некоторые копии смогли бы избежать неустанного и фанатичного преследования, и продолжить жить как подпольная литература, если не как что-то иное, скрываемая тут и там, тайно переходящая из рук в руки, как знак понимания и братства, вопреки ненавистникам и тиранам, заинтересованным в том, чтобы продвигать патологии, благоприятные для их политических устремлений.
Как бы то ни было, но в моей комнате и, очевидно, в комнатах Евы и Джейн, миссис Роулинсон обнаружила некоторые из этих книг, вероятно, как я тогда подумала, к своему удивлению, смущению, тревоге и негодованию. Конечно, книги, как мне казалось, я хорошо прятала, в шкафу под одеждой, и никому не признавалась, что читала такие вещи, более того, ужасно себя корила за то, что делала это. Разумеется, я была крайне смущена тем, что эта моя тайна была открыта. Что могли бы подумать обо мне миссис Роулинсон, мои сокурсницы и все остальные?
Хуже того, меня могли подвергнуть публичному оскорблению, презрению и остракизму, и в кратчайшее время вышвырнуть из женского сообщества со всеми ужасающими социальными последствиями, которые это могло повлечь за собой.
Тонкий и хрупкий мир моего будущего, тщательно выстроенный и лелеемый в моих мыслях, мог в один момент рухнуть, погребя меня под своими руинами.
Сказать, что я была испугана, это ничего не сказать.
Внезапно, впервые в моей жизни, я почувствовала себя уязвимой, беспомощной перед грозящей мне опасностью.
Я могла остаться в одиночестве за закрытыми передо мной дверями, всеми игнорируемая и презираемая.
Как радовалась бы моему крушению, моему замешательству, Нора и некоторые из других моих сокурсниц!
С какой быстротой и нетерпением разносились бы по университетскому городку эти желанные для многих новости о моём публичном унижении!
Вообще-то, я натолкнулась на эти книги случайно, в лавке букиниста. Мне просто стало любопытно. Я пролистала одну и купила. Прочитала её и захотела узнать больше. Я была поражена. Я не могла поверить, причём с самых первых страниц, что прочитанное мною могло быть написано. Я не понимала, как автор, Тэрл Кабот, или кто-то другой мог осмелиться написать то, что он написал. Он что, не знал правил? Мог ли он не сознавать политических требований, наложенных на современную литературу? Неужели они были настолько неясны или трудны для понимания? Как это было неожиданно и парадоксально, отбросить правила, отказаться от ортодоксальности и рассказывать так явно, так просто, спокойно и естественно о культуре, настолько отличающейся от нашей, причём рассказывать об этом не с целью осудить, но чтобы понять, говорить об этом изнутри вместо того, чтобы осуждать снаружи, с точки зрения некой высокомерной, бесспорной, не подвергаемой сомнению позиции или положения, мандаты которой были не только сомнительными, но и не существующими. А что если просто подойти к этому с точки зрения последствий для жизни людей? Действительно ли так очевидно, что неестественная культура, порождающая безумие, беспорядок, истерию, болезни, предательство, лицемерие, массовые убийства и ненависть, превосходит культуру, основанную на законах природы, учитывающую различия между её видами, культуру, в которой природа не отрицается, а признаётся, празднуется и усиливается со всей изощренностью цивилизации?