Так или иначе, к моим тревоге и страху, эти книги говорили со мной. Они говорили со мной о тайнах, которые я долго скрывала от себя самой. Моя жизнь была скучна и пуста, и в значительной мере спланирована для меня другими. Я шла по дороге, холодной, блестящей, металлической и бесплодной, идти по которой мне не очень-то и хотелось. Я не знала себя. Возможно, я боялась найти себя. Что я могла узнать, что я могла найти? Конечно, я знала, что была потомком череды разновидностей, появившихся тысячи поколений назад в мире, разительно отличающемся от того, в котором я родилась, в мире, который был менее населён, зато более зелен, более открыт, возможно, более опасен, зато более красив. А ещё я знала, что были мужчины и были женщины, и что они были рождены в дополнение друг к другу, бесчисленными поколениями отточенные один для другого, и я подозревала, исходя из своих мыслей, потребностей и снов, что они не были идентичны, что у каждого пола, столь радикально диморфного, был свой собственный замечательный характер, своя природа, дополняющая природу другого пола. А что насчёт отношений, столь распространённых среди млекопитающих? Разве это не вещи одного порядка? Неужели так трудно было прочитать природу и просчитать последствия отрицания её пути к счастью или удовольствию? Мне так не кажется.
Но, как бы то ни было, я попалась.
В моей комнате нашли книги.
Миссис Роулинсон с суровым видом пригласила меня, Еву и Джейн в свой кабинет, где мы, напуганные донельзя, оказались с нею наедине. Освещение в кабинете оставляло желать лучшего, и её прямая, угрожающая фигура была чётко обрисована на фоне широкого окна располагавшегося за её спиной. Окинув быстрым взглядом книги, лежавшие на её столе, я поняла, что Ева и Джейн тоже были знакомы с такой литературой. Мне стало интересно, сколько ещё женщин и мужчин знали о таких вещах. Могло ли случиться так, что я не была одинока, что я не была оторвана от общества, что я не была позорным исключением из напыщенной славы политической ортодоксальности?
Насколько редка храбрость! Насколько могущественно перемешенное, бредущее, унылое, гонимое пастухом стадо!
Мы с Евой и Джейн обменялись испуганными взглядами.
Странно, но я в этот момент задавалась вопросом, которую из нас могли бы найти самой красивой на сцене гореанского рабского аукциона. А разве женщины не задают себе этого вопроса?
А что насчёт Норы и других моих соперниц по институту?
Так ли уж отличались бы они от меня, стоя босиком в опилках, крутясь в свете факела под плетью аукциониста и показывая себя предлагающим цену покупателям?
— Позор! — воскликнула миссис Роулинсон, указывая на книги, лежавшие на столе перед нею. — Какой позор! У вас есть, что сказать в своё оправдание?
Как выяснилось, ни одна из нас не нашла, что сказать. Я почувствовала, как по моим щекам бегут слезы стыда. Ева и Джейн тоже всхлипывали.
— Я так и думала, — кивнула женщина. — Надеюсь, вы понимаете, что для таких как вы в нашем институте нет и не может быть места. Это ужасно, немыслимо! Вы — оскорбление института, ваших коллег, всей национальной организации. Вам здесь не место. Сейчас вы пойдёте в свои комнаты, упакуете вещи и покинете помещение до заката.
— Нет, — в один голос зарыдали мы. — Пожалуйста, нет!
— Завтра же утром я вынесу этот вопрос на всеобщее внимание. На всех досках информации будут представлены доказательства вашего падения. Уверена, после такого ваши сокурсницы проголосуют за ваше изгнание из нашего дома, сообщества и национальной организации.