— Простите нас! — взмолилась Ева.
— Мы сожалеем о случившемся! — поспешила присоединиться к ней Джейн.
— У нас изгоняли за нарушения куда менее значимые и менее отвратительное, — заявила миссис Роулинсон.
— Неужели это действительно настолько важный вопрос? — всхлипнула я.
— Более чем, — заверила меня она. — Можете теперь покинуть мой кабинет.
— Пожалуйста, нет! — заплакали мы.
Женщина указала на дверь, и мы обернулись и побрели в указанном направлении, оцепенев, дрожа и запинаясь, неспособные ни говорить, ни постичь крушение нашей реальности, внезапную и катастрофическую потерю нашего положения и статуса, всего несколько мгновений назад принимаемого как непререкаемая данность.
Мы были всем, и вот, мгновение спустя, должны стать ничем. Мы превратимся в презираемых и незначительных, таких же, как все остальные, кого мы всегда считали ниже себя. Позор такого изгнания быстро станет общим достоянием и предметом пересудов для наших сокурсниц, думала я, уж Нора и её подруги проследят, чтобы причина нашего исключения из института была доведена до сведения всех и каждого. Наше дальнейшее присутствие здесь было бы невыносимо.
— А что вы думали о себе, — вдруг спросила миссис Роулинсон, — читая такие книги?
Мы замерли, словно уперевшись в стену, и повернулись к ней.
Что-то новое, особенное послышалось в её голосе. Она внезапно показалась кем-то другим, не той, кем была.
— Мы сожалеем, — с отчаянной надеждой в голосе сказала Ева. — Нам очень жаль!
— Вы — глупые маленькие стервы, — заявила администратор общежития. — Интересно было бы выяснить, для чего вы годитесь.
Это было сказано не тем тоном в голосе, не с той интонацией, к которой мы привыкли. Её манера держаться неуловимо изменилась. Странно, но теперь её фигура казалась тоньше и гибче, а её голос моложе.
В институте она появилась совсем недавно, не далее начала семестра. Внезапно, у меня появились сомнения относительно её возраста.
— Итак, хотите ли вы огласки и последующего отчисления? — осведомилась она.
— Нет, — в один голос воскликнули мы. — Нет!
— Разувайтесь, — внезапно потребовала женщина.
Мы испуганно уставились друг на дружку.
— Ага, я вижу, что вы предпочитаете покинуть помещение, — заключила она.
Мы тут же скинули свои туфли.
— Теперь, — удовлетворённо кивнув, продолжила она, — становитесь передо мной на колени.
Мы замерли с открытыми от удивления ртами.
— Это приемлемо, — заявила миссис Роулинсон. — Я — свободная женщина.
Эти её слова были мне совершенно не понятны, впрочем, подозреваю, как и для Евы и Джейн. Конечно, мы все были свободны, все мы. А что, кто-то мог быть не свободен?
Она вышла из-за стола и, ткнув пальцем в коврик у её ног, бросила:
— Сюда.
Едва понимая, что мы делали, словно впав в какое-то оцепенение, мы опустились перед нею на колени.
Впервые в своей жизни я стояла на коленях перед другим человеком. И меня внезапно, всецело, захлестнула волна понимания значимости этого, нахождения перед другим человеком, в том, что было однозначной позой подчинения. Я была потрясена до глубины души. Это было подобно удару, нанесённому мне самой природой. Я что, оказалась на своём месте? И Ева с Джейн тоже? Я чуть не упала в обморок от понимания случившегося и переполняющих меня не поддающихся контролю эмоций.
— Итак, — сказала женщина, — вы думаете, что знаете что-то о гореанском мире?
Мы удивлённо посмотрели на неё, возвышающуюся над нами.
— А ну опустите головы! — прикрикнула на нас она. — Да не так. Лбом в пол! И ладони положите около головы.
Получилось, что мы стояли перед нею на коленях в том, что, как я позже узнала, называется первое положение почтения.
— Вот теперь, — усмехнулась миссис Роулинсон, — вы там, где и должны быть.
Её слова заставили нас задрожать, но также теперь казалось ясным, что никакое отчисление нам больше не грозит, что вопрос нашего изгнания, поднятый этим утром, снят с повестки дня, что ни на каких досках не появится информация о нашим проступке, что наши сокурсницы останутся без повода для сплетен.
— Значит, Вы решили, что знаете что-то о гореанском мире, — сказала она, — но на самом деле вы о нём ничего не знаете.
Внезапно до меня дошло, что женщина, перед которой мы стояли на колени, была весьма осведомлена о том мире, о котором говорила. Похоже, что она тоже была читательницей этой необычной литературы, повествовавшей об ином, отличном от нашего мире, мире природы, далёком от нигилизма и искусственности нашего собственного.