«Дудеть» после алкоголя, по её мнению, дело непотребное. А мы с Фылом уже выпили сегодня бутылку коньяка. Но мне пох. Мало ли чего эта тётка гундосит. Хочу курить – значит буду.
– Ну чё?.. – спрашивает Готье после некоторого молчания, во время которого каждый перешифровывал, насколько глубоко его зацепило.
– Как POISON?
– Нормуль… – я облизал губы, – приклеился сверху коньяка… (я сделал невнятный жест рукой)… как скотчем…
Фыл, у которого каннабиол всегда вызывал только одно желание, полез в холодильник. Достал недоеденную пиццу и стал есть её, не разогревая. Мы с Готье смотрели, как исчезает единственная еда в этом доме.
– Ну ты, нах, жрёшь… – сказал Миха, – оставь децл…
Фыл с сожалением отодвинул тарелку. Из комнаты послышался шум упавшего предмета и чуть позже слабое хихиканье Жу.
– Эй… андроид… – спросил Готье. – Чё там?
Хихиканье превратилось в истерический хохот. Готье встал и вышел из кухни. Фыл вдруг громко пукнул.
– Ты чё? – спросил я. – Иди в коридор, урод.
– Поздно, – сказал Фыл и захрюкал. Это он так смеётся.
– Да ну нах! – я замахал рукой, разгоняя невидимые и неощущаемые пока молекулы Шиловского коварства, из-за чего тот захрюкал ещё энергичнее.
– Это х*йня, – сказал вдруг он. – Вот у нас в армии был молдованин… Хлеборез… Серанёт в курилке, а выходить не разрешает… Сидишь и нюхаешь, мля, его пуканину…
Фыл посмотрел на тарелку с недоеденной пиццей. Потом на меня:
– А ну, улыбнись ещё раз…
– Чё?..
– Улыбнись ещё раз…
– Зачем?.. – онемевшие губы разъехались до ушей. Фыл опять захрюкал и согнулся попалам. В кухню вернулся Готье.
– Я что-то пропустил? – спросил он.
Фыл ткнул в меня пальцем и, задыхаясь, пропыхтел:
– Смотри!
– На что?
– На него! Он, когда улыбается, на BMW похож!
От смеха в зале с дивана упала невидимая нам Жу.
С «х*икерсами» всё.
Халявные шоколадные завтраки закончились. Эти мудаки поставили в отделе, где мы паслись, новую камеру. Правда, об этом забыли предупредить меня. Когда я, чувствуя как мой желудок, урча, перерабатывает нугу и карамель с орехами, с независимым видом проходил мимо кассира, чувак в чёрной куртке с надписью «SECURITY» прикоснулся к моему предплечью:
– Молодой человек, можно вас на минутку?
– А?..
– Пройдёмте, пожалуйста, со мной.
– Зачем? – я посмотрел на выход. Возле автоматических прозрачных дверей медленно остановился ещё один в чёрном.
– Мы хотим вам кое-что показать.
Кассирша с табличкой на груди и бабуля с двумя пакетами молока посмотрели в нашу сторону.
– Что?
– Кино, – лаконично ответил охранник.
– Про войну? – начал наглеть я, уже поняв, что «попал».
– Пошли, – дёрнул он меня за рукав.
В маленькой комнатке с несколькими чёрно-белыми экранами длинноволосый очкарик перемотал одну из видеокассет к началу, и я увидел себя, торопливо жующего шоколадку. Теперь хоть понятно, где они поставили свою камеру. Двое в чёрном и рыжая тётка с бейджем «менеджер» перевели взгляды с экрана на меня.
– И чё? – спросил я.
– Вам придётся заплатить за этот «сникерс», – сказала рыжая.
В телике я, пойманный клавишей «PAUSE», замер с закрытыми глазами и вздувшейся от большого куска батончика щекой. Как мудак какой-то.
Тётка расценила моё молчание по-своему.
– Если вы откажитесь платить, нам придётся вызвать милицию, – она прикоснулась к мобиле, висящей у неё на груди словно амулет.
– Ага… – сказал я и достал мятые купюры из кармана. Гондоны. Знали бы они на сколько «х*икерсов» мы их нагрели.
Когда охранники провожали меня к выходу, я спросил:
– А себе переписать можно?
– П**дуй отсюда, и что бы я тебя тут больше не видел, – мрачно проговорил один из них. Когда раздвижные двери отделили меня от парней в чёрном, я помахал им рукой.
– Счастливо… – сказал я, – в попе слива…
Готье был в гостях у мамы Жу. Пока дочь общалась с родительницей, он спёр из серванта маленькую бутылочку анисовой водки. На вкус – полное дерьмо. Пить её в чистом виде никому из нас не хочется. Поэтому разводим эту странно пахнущую, но многоградусную жидкость пополам с колой в большом пластиковом стакане с трубочкой. Так и пьём в переполненном вагоне метро, передавая ёмкость друг-другу. Замечательно скрашивает дорогу. Едем молча. Мы уже давно прекратили попытки общаться в грохоте подземки. В переходе между станциями останавливается недалеко от чувака со скрипкой. Готье забил тут с кем-то стрелу. Жу дует в соломинку, пуская пузыри в наш коктейль. Шилов на неё неодобрительно смотрит.
– Мама Жу сегодня сказала, что ей не понравилась американская постановка «Онегина», – говорит Готье. Шилов отрывается от созерцания булькающего стакана:
– Это там, где Лив Тайлер?
Готье кивает.
– Лив Тайлер – киска, – подаёт вдруг голос Жу.
Теперь на стакан посмотрели все.
– Она говорит, что русская душа плохо передана… Татьяна типа не мятущаяся личность, а шлюха, не знающая, кому дать… – Готье забирает у Жу ёмкость и выбрасывает в урну. —… С русскими бабами всегда так. Они хотят и на х*й сесть и рыбку съесть.
Шилов скучает. Ему явно не терпится разогнаться до нужной скорости. Чем нибудь посерьёзней нашего коктейля. Анисовая с колой, это так – поворот ключа в замке зажигания. Вечер очередной субботы. Впереди у нас пиво и боулинг, и Шилову хочется поскорее опрокинуть в себя пару кружек.
– И, чё мы ждём? – спрашивает он минут через пять.
Готье смотрит на часы:
– Ладно… пошли к телефону.
Минут десять он кого-то материт в трубку. Потом возвращается к нам:
– Мля! Обломщик херов! Поехали…
Мы опять едем куда-то по серой ветке. Фыл купил всем по банке пива и теперь доволен. Себе, морда хохляцкая, затарил три. С виду, Шилов – стопроцентный современный гопник. С такими, как он, в своей волосатой юности я предпочитал не сталкиваться. Ему всё пох. Вот сейчас, например, ему пох, что рядом с ним стоит тётка с тяжёлыми сумками. Ей очень хочется присесть. Но Фыл дует своё пиво и тупо рассматривает надписи на одном из её полиэтиленовых пакетов. Тётка вздыхает.
Я не выдерживаю и уступаю ей своё место. Шилов криво ухмыляется, демонстрируя часть своих новых резцов и клыков. Надолго они задержатся у него во рту? Помню, он рассказывал, как однажды со своими ОУНовцами устраивал заказные беспорядки. В Киеве должен был проходить крестный ход.
Какая-то украинская политическая партия собиралась набрать себе баллов в ходе предвыборной компании и вместе с церковными хоругвями пронести по Хрещатику свои лозунги. Что-то вроде этого. Шилов тогда носил чёрную рубашку со знаком «УНА УНСО» на груди. А в карманах у него грелись штук тридцать шариков от подшипника и два кастета. По сигналу – несколько пригоршен шариков в толпу, а потом секунд тридцать поработать обеими руками. Главное, как говорил Фыл, вовремя свалить, пока менты не одуплились. Все хлопцы свалили вовремя. Менты успели зацепить только двух в чёрных рубашках и ещё каких-то панков. Одним из тех двоих был Шилов. Всё бы ничего, тем более что милиционеры явно хотели навешать люлей бледным юношам в рваной джинсе и майках sex pistols. Два аккуратно подстриженных парня попали почти случайно. Но этот е*анутый взял и послал толстого сержанта на х*й. Так ему выбили первые два зуба. Когда я спросил его, зачем он это сделал, Шилов ответил: