Однако вернемся к Семичастному, процесс нейтрализации которого начался задолго до его официального смещения, причем Андропову в этом процессе принадлежала ведущая роль. Как секретарю ЦК партии, в добавление к прежним обязанностям ему поручили курировать органы госбезопасности. Это в конце концов привело к тому, что по партийной линии он стал как бы дублером Семичастного, в ряде случаев полностью его замещая и во всем контролируя. Такое положение, скореё всего, закрепилось где-то к середине 1966-го — за год до официального назначения Андропова преемником Семичастного на посту шефа тайной полиции. Именно тогда Андропов, которому по характеру его работы секретарем ЦК, отвечающим за связи с социалистическими странами, надлежало участвовать в различных совещаниях с руководителями “братских" коммунистических партий, неожиданно исчезает из поля зрения больше чем на 4 месяца. Последнее его появление — 12 апреля 1966 года на встрече Брежнева с кубинской делегацией. Очевидно, это не было опалой, даже временной, потому что в июне он был избран депутатом Верховного Совета, что не требовало публичного появления, а в июле его подпись стояла под официальным некрологом в связи со смертью секретаря ЦК по тяжелой индустрии Рудакова. Не похоже это было на затяжную болезнь. Снова на людях Андропов появляется только 27 августа, на встрече с западногерманским коммунистом Максом Рейманом, с которым, он собственно, и не обязан был встречаться, так как в его обязанности входило наблюдение за стоящими у власти коммунистами, а не за такими безнадежными оппозиционерами.
Однако не так уж важно точное время назначения Андропова на пост председателя госбезопасности, сколько причины: почему именно его назначили на эту должность? И не столько даже персональные причины (они более или менее очевидны — Андропов зарекомендовал себя на партийной и дипломатической работе сторонником жесткого курса и бескомпромиссных решений, и как раз такой человек был нужен на этом посту), сколько профессиональные: ведь у Андропова не было позади ни военного, ни чекистского опыта. Поэтому его назначение вызвало недоумение у большинства западных журналистов и экспертов, которые находили одно-единственное, сугубо лирическое объяснение: Андропов-де был близким сотрудником Брежнева. На самом деле профессиональные причины перевода Андропова из отдела ЦК по связям с социалистическими странами в тайную полицию объяснялись родственной близостью функций, выполняемых обеими инстанциями.
Само существование такого колоссального аппарата принуждения, каким является Комитет государственной безопасности, обусловлено в первую очередь необходимостью удержать в пределах империи народы-сателлиты, точнее, окраинные народы — двойной пограничный пояс: союзные республики внутри СССР и социалистические страны на его границах. Что же касается собственно России, то нынешний режим является созданием русских и отвечает их социальным, политическим, моральным и психологическим нуждам. Иначе нам пришлось бы прибегнуть к мистическому объяснению происхождения имперского тоталитаризма, который под разными, не заменяющими сути названиями — самодержавие, диктатура пролетариата — с переменным успехом существует на территории России уже не первое столетие. То, что чеху, или поляку, или эстонцу, или венгру, или афганцу представляется худшей формой имперского тоталитаризма, для русских, как для имперской нации, является формой стихийной демократии, адекватной их правовому сознанию, исторической традиции, повседневным нуждам. Империя ставит этот во многих отношениях отсталый народ вровень с передовыми, заставляет с ним считаться и дает ему ощущение равенства либо даже превосходства. Поэтому отказ от империи значил бы для русских отказ от своего исторического значения как великой наций.
Другими словами, империя — результат исторического выбора: между ею и свободой русские выбрали империю, ибо сосуществование в рамках территориально единой страны несвободы для покоренных народов и свободы для народа-покорителя невозможно. Невозможен и добровольный союз народов сателлитов ни между собой, ни тем более с имперским народом во главе. Без аппарата принуждения он распался бы мгновенно, ибо связь между составляющими его народами, если воспользоваться выражением Герцена, основана на их перекрестном отвращении друг от друга. Можно даже рискнуть сказать, что если 250 миллионов человек, относящихся к вассальным народам, живут в насильственном рабстве, то остальные 138 миллионов, составляющие русское население, — в добровольном. Ибо свобода есть та цена, которую заплатил и продолжает платить русский народ за свой трагический выбор, не принесший счастья ни тому, кто выбирал, ни тем более тем, кто стал жертвой чужого выбора, превратившись в рабов раба. Русская империя — это бумеранг, ранящий на возвратном пути собственного владельца. Сошлемся на остроумное замечание Карла Маркса: народ, порабощающий другие народы, кует собственные цепи. Цепи, которые выковал русский народ, — самые надежные, самые совершенные в мире. Поэтому, независимо от того, как они называются (во времена Ивана Грозного — опричниной, а в теперешние — Комитетом государственной безопасности), их следует причислить к великим созданиям русского народа, в одном ряду с таблицей Менделеева, “Войной и миром“, “Братьями Карамазовыми", балетом и спутниками.