В конце 50-х годов Хрущев избирает Ставрополь своеобразным местом ссылки своих политических оппонентов или не оправдавших его доверия хозяйственников. В конце 1958 года сюда прибывает из Москвы опальный Булганин, который еще месяц назад был премьером, входил в Политбюро и являлся постоянным спутником Хрущева во время его поездок за границу. И вот этот высший советский сановник публично объявляется Хрущевым “двурушником" и ссылается в Ставрополье на должность председателя совнархоза.
В Ставрополе группа местных коммунистов, всего три человека, в которую, по свидетельству бывшего журналиста “Ставропольской правды", входил Михаил Горбачев, постарались сделать жизнь и службу опального Булганина невыносимой. Демонстрируя свое идеологическое рвение, они взяли за правило чуть ли не каждый день напоминать Булганину с издевательскими насмешками о его покаянных признаниях, громогласно обвиняя его в антипартийной деятельности.
История травли Булганина проникла даже в газету " Нью-Йорк Геральд Трибьюн".
Такая линия поведения, в случае Горбачева, выдавала некую провинциальную узость его сознания. Он воспринимал Хрущева, этого импульсного реформатора и антибюрократа, как следующего вождя, самого главного в стране аппаратчика, которому следовало верноподданически служить.
Так или иначе, жизнь Булганина в Ставрополе была не сладкой вплоть до резкого ухудшения здоровья. И она, по его собственным словам, стала невозможной, когда “Правда", с ведома Хрущева, продолжавшего допекать своего политического противника, разразилась критической статьей о невыполнении производственных норм в Ставропольском крае. Это уже был удар по всему краевому руководству, хотя косвенно он направлялся на председателя местного совнархоза Булганина, который притянул эту молнию не остывшего еще хрущевского гнева. Все та же группа ортодоксальных коммунистов, включая Горбачева, охваченная идеологическим рвением, устроила бывшему премьер-министру настоящую обструкцию и так по-провинциальному изобретательно травила его, что Булганин не вынес, поехал в Москву, добился встречи с Хрущевым и рассказал ему о невыносимых условиях работы в Ставрополе, созданных тремя местными коммунистами. Здесь Хрущев впервые услышал фамилию Горбачева, но вряд ли особенно ее запомнил, хотя позднее, во время его инспекционных поездок по стране, он с Горбачевым бегло встречался. Оценив ситуацию, поскольку отлично знал провинциальные нравы, Хрущев посоветовал Булганину выйти на пенсию, на что Булганин согласился. Далее Хрущев, больше для юмора, поинтересовался, где Булганин предпочитает поселиться — в Ставрополе или Москве? Ответ Булганина, этого выдержанного, воспитанного партократа, которого на Западе называли “советским комильфо", был моментален и с нотками униженной мольбы. Больше в Ставрополь Булганин никогда не возвращался.
Не будем, однако, касаться всех витков медленно, но неуклонно развивающейся карьеры провинциального аппаратчика.
Неожиданный рывок в ней произошел, когда руководителем Ставропольского края был прислан из Москвы Федор Кулаков — лицо историческое, независимое, с собственными идеями преобразования России, деятель крупного масштаба, оказавшийся в Ставрополе по капризу Хрущева, который, как мы уже заметили, использовал здешние места в качестве “Сибири" для опальной кремлевской элиты. Какова бы ни была причина ссылки Кулакова в Ставрополь (до этого он был одним из министров РСФСР в Москве), она явно не носила характера идейных разногласий с Хрущевым.
Кулаков сам был человеком хрущевского склада, не бюрократ, а работник, чувствующий личную ответственность за бедственное положение экономики страны и, как Хрущев, осознающий острую необходимость радикальных перемен.
Среди молодых ставропольских аппаратчиков Кулаков не сразу заметил Горбачева. Любопытно, что с первого взгляда скромный, не прибегающий к грубой лести, рано лысеющий Горбачев не привлек внимания ни одного из своих будущих влиятельных патронов — ни Кулакова, ни Суслова, на Андропова, ни Громыко. Горбачеву всегда требовалось время, чтобы расположить к себе начальство, доказать свою исполнительность, лояльность, близость взглядов. Только через два года после своего приезда в Ставрополь, Кулаков вытащил Горбачева из комсомольского болота, где тот явно засиделся (даже по годам — предел комсомольского возраста 26 лет), и перевел его в самый центр экономической реорганизации. Еще через год Кулаков счел квалификацию Горбачева достаточной, чтобы поручить ему управление сельским хозяйством всего края. Горбачев привлек энергичного и властного Кулакова своей молодостью, университетским образованием, что выгодно отличало его на фоне малокультурных провинциальных аппаратчиков, а главное — своей готовностью с головой отдаться новым идеям, которых у Кулакова было с избытком.