Самым крупным из русских исследований заговоров является труд Ветухова *121. Но он не вносит ничего нового в освещение и разъяснение интересующего нас вопроса и в значительной степени представляет компиляцию. Автор сам заявляет, что цель его работы - "лишь попытка добытые... предшественниками результаты исследований перевести на язык современной научной мысли" *122, и обещает при этом держаться главным образом направления, представленного Потебней *123. По его мнению, при исследовании заговоров, надо искать не эпоху, когда они народились, а определить те условия, при которых они вообще легко создаются и живут привольно" *124. Корень происхождения заговора исследователь видит в анимизме *125. Все одушевлено. Каждая вещь и даже отдельная часть человека ведут свою особую жизнь *126. Отсюда - вера в двойников и такие сопоставления: я и моя голова; я и моя слюна; я и моя доля; и позднее, я и мое слово *127. Болезнь понимается, как вселившийся злой дух *128. Вот почва для пользования заговором *129. "Стоя твердо на изложенной выше теории, по которой весь мир имеет своего духа, своего двойника, что болезнь есть следствие воздействий злого духа, - естественнее всего было решить, что голос, речь, эхо - это все проявления того же духа... Отсюд становится понятным, в какую могучую силу должно было разрастись слово, как орудие влияния злых духов на людей: если уже слово человека оказывало удивительное влияние на окружающих, какая же мощь предполагалась в звуках, в голосе духа!" *130. Слово атериально. "Этот предмет, эта вещь - слово - получило в ряду... наблюдений, рассказов и преданий значение чего-то отдельно существующего" *131. Далее Ветухов обращает внимание на значение гипнотизма, внушения, при заговорах. Мысль, также высказанная за несколько десятилетий до него. "Самые приемы для достижения гипноза", говорит он, "очень близки, в основе почти тождественны с теми, что употребляются при заговорах" *132. Таковы "те благоприятные условия, та почва уготованная, на которой ему (заг вору) расти привольно" *133. Переходя к формальной стороне заговора, автор признает установившееся мнение о том, что главная и первоначальная формула - двучленное сравнение. Эта часть труда уже сплошная компиляция и состоит из длинного ряда выписок и статьи Веселовского "Психологический параллелизм", которые он заканчивает следующими словами: "Этой стороной жизни параллелизма в значительной мере раскрывается и жизнь, хронологический, последовательный рост заговора, во многих случаях - разновидно ти параллелизма" *134. Главную заслугу исследователя приходится видеть в объединении в одном сборнике громадного материала текстов, рассеянных в русской литературе. Но и здесь возникает вопрос: зачем перепечатывались заговоры из таких крупных и общеи вестных сборников, как, напр. - Майкова, Романова и Ефименко? Если автор хотел создать что-то вроде всеобъемлющей энциклопедии заговоров, то он этого не достиг. Если же у него не было этой цели, то не было и надобности делать бесконечные перепечатки з сборников, по богатству и расположению материала стоящих вовсе не ниже нового сборника. Такой прием только замедляет работу исследователя, которому приходится просматривать по нескольку раз одно и то же. Кроме того, такое ограничение материала сбор ика, на которое указывает самое его название "Заговоры... основанные на вере в силу слова", делает пользование им до некоторой степени неудобным. При заговорах должны приводиться и сопровождающие их обряды. Еще Крушевский отметил, что "в большей част случаев действия вместе с некоторыми словами заговора составляют сущность последнего и потому не могут быть рассматриваемы отдельно от заговора" *135. А, следовательно, и обратно. Как важно знание этих приемов для правильного понимания заговоров, мы еще увидим. Рассеянные тут и там по сборнику замечания автора показывают, что он искал в современных заговорах более древней, дохристианской основы. По его мнению, ранее должна была существовать форма, которая потом восприняла христианское содержание так, напр., он смотрит на заговоры от лихорадки, от шалу.
В последние годы появились статьи о заговорах Е. Елеонской. Одна статья посвящена заговорам и колдовству на Руси в XVII и XVIII столетиях и написана на основании данных Московского Архива М. Юстиции *136. Сообщаются интересные исторические данные, но к сожалению, довольно скудные. "Судить о точном содержании заговоров по судебным бумагам трудно, так как подлинники в большинстве случаев сжигались, и сохранялось лишь краткое изложение или обозначение, сделанное дьяками" *137. Все-таки автор находит, что сохранившиеся в судебных бумагах письменные заговоры, по сравнению с устными заговорами, отличаются сложностью и носят явные следы обработки и книжного влияния *138. Другая статья касается конструкции заговоров *139. Основною заговорной формулой Е. Елеонская считает приказание, которое "осложняется с внешней, так сказать, стилистической стороны, указаниями на существа сильнейшие. Появление таких осложнений можно бъяснить желанием усилить даваемое приказание" *140. Автор находит сходство в типичных комбинациях плана сказок и плана заговоров. По его мнению, заговоры белорусские "представляют собою не что иное, как вынутые из сказки эпизоды, к последним и прикр плен тот или другой заговор" *141. Причины подобного совпадения лежат не в воздействии сказки на заговор, а "должны быть усматриваемы в том поэтическом мышлении, которое под влиянием известного мировоззрения, ассоциируя разнообразные впечатления и пр дставления, создает эпические картины вообще и затем, по мере надобности, размещает их в различных произведениях поэтического творчества" *142.
Из сделанного обзора видно, как русские ученые в своих исследованиях тесно примыкали друг к другу. Такую связь с предшественниками с первого взгляда не так легко определить у Мансикка, автора последнего крупного исследования русских заговоров. Отчасти это объясняется тем, что он имел за собою другую традицию исследования, традицию зап.-европейскую. Поэтому, чтобы яснее определилось место его труда, среди других исследований, я постараюсь рассмотреть, насколько это для меня сейчас возможно, опыты изучения заговоров на Западе, главным образом в Германии. За цельный и систематический обзор я не берусь и предлагаю только часть того, что мне случайно попалось под руки во время работы. Но, судя уже по этим отрывочным сведениям, можно заключить, что заговорная литература там разработана слабее, чем у нас *143. Да это и вполне понятно. У нас собрано громадное количество заговоров. Этим, конечно, объясняется то внимание, какое им было уделено учеными, и плодотворность их исследований. По количеству собранного материала ближе других подходят к нам немцы. Но и они далеко отстают. Хотя русские ученые, при исследовании заговора, и начали с пересаживания на русскую почву мифологических взглядов Гримма, Шварца, Куна, но уже довольно скоро в лице Потебни они с ними порвали. В немецкой же литературе отголоски их доходят до наших дней через Вуттке, Аммана, Эбермана. И только в самое последнее время Мансикка решительно порывает с ними.
Началом изучения немецких заговоров, кажется, надо считать открытие знаменитых Мерзебургских заговоров в 1842-м году. Так как честь их открытия принадлежала мифологической школе, то понятно, какое толкование должны были они получить, а затем и все вообще заговоры. Ярким представителем мифологического взгляда на заговоры является Вутке. Он также, как и наши мифологи, приписывает заговорам дохристианское происхождение и христианский элемент в них считает позднейшим наслоением *144. Всю массу заговоров он разделяет на два вида: один имеет форму приказания, другой - форму повествования *145. Под второй группой он разумеет заговоры с эпической частью и усматривает в них параллелизм мышления (Parallelismus der Gedanken). Сравнивая параллелистические формулы с симпатическими средствами, Вутке говорит: "Чем является в вещественной чаре симпатическое средство, тем в идеальной сфере - формула-параллелизм" *146. Эти-то формулы-параллелизмы (Parallelformeln) он и считает древнейшими и первоначальными у немецкого народа, потому что они гораздо более отвечают простоду ному, остроумному и мистическому характеру немецкого народа; они невиннее и скромнее, чем другие, которые в гораздо большей степени носят на себе печать мага, гордого своим знанием и искусством" *147. Такую же древность, как и Вутке, приписывает заговорам, много лет спустя, и Амман. Он возводит их к языческой молитве. Вот что находим в его предисловии к сборнику заговоров, вышедшему в 1891 г. "Древнейшие, прекраснейшие заговоры у всех народов пере одят в молитвы, которые произносились при жертвоприношениях. Древнейшие заговоры немецкого народа по крайней мере восходят к тем временам, когда народ еще верил в свою первобытную религию и самодельных богов. Может быть, древние заговоры часто являют я ни чем иным, как омертвевшими формулами молитв времен язычества. Потом, во времена христианства, вместо языческих божеств, выступают Бог, Христос, Мария, апостолы и святые" *148.