Единственная характерная для всех без исключения заговоров черта лежит как раз вне самых формул. Она заключается в психологии тех лиц, которые практикуют заговоры. На самом деле, какова бы ни была формула заговора, она всегда сопровождается верой в ее целесообразность и достаточность для достижения желанного результата, если все требующиеся условия точно соблюдены. Возможность подчинения такой формуле со стороны чьей бы то ни было воли и законов природы отрицается. Если желаемого результата не последовало, то это отнюдь не значит, что заговору можно противиться. Причина неудачи всегда заключается в чем-нибудь другом: либо время выбрано неудачно для его совершения (в добрый час поможет, в худой не помогает), либо сопровождающий его обряд не точно выполнен, либо нравственное состояние лица, читающего заговор, не отвечало требованию, либо сама формула была искажена и т. п. Словом, причина неудачи всегда усматривается не в формуле самой по себе, а в несоблюдении тех условий, какие требуются для ее действительности. Исключение в смысле возможности противодействия заговору допускается только в одном случае: против одного ведуна может стать другой ведун более сильный; против одного заговора можно выставить другой, более могучий. Но такое исключение как раз только подтверждает общее правило. Вот эта-то репутация обладания неотразимой магической силой, сопровождающая заговорные формулы, и есть единственная общая для всех их характерная черта. На основании ее и надо строить общее понятие. В зависимости от характера признака и самое определение будет носить характер чисто формальный. Оно, конечно, не укажет ни особенности самых заговорных формул, ни исходного пункта их развития, но зато проведет определенную границу между явлениями, относящимися к заговору и не принадлежащими к нему. Формулировать определение можно приблизительно так: Заговор есть словесная формула, обладающая репутацией достаточного и неотразимого средства для достижения определенного результата, при условии соблюдения всех требующихся при этом предписаний, средства, противиться которому не может ни закон природы, ни индивидуальная воля, если она не пользуется с этою целью также какими бы то ни было чарами. В этом широком смысле я и буду употреблять слово "заговор". Определение же, указывающее на генезис заговора, попытаюсь дать после, когда выяснится процесс развития заговоров. Для мистических же обрядов оставляю только термин "чары", как это уже установилось в литературе. При этом однако буду употреблять его в более широком смысле в качестве понятия, охватывающего всю область всевозможных магических приемов, будут ли чары действием, будут ли чары словом. Под "обрядом" я разумею не только сложное какое-нибудь действие, но и самое простое, хотя бы оно состояло даже из одного телодвижения (напр., показывание фиги - обряд).
Перехожу к вопросу о классификации заговоров. При том огромном количестве их, какое накопилось в различных сборниках и журналах, при постоянных перепечатках, какие допускаются составителями сборников, отсутствие научной классификации страшно затрудняет работу. И тем не менее вопрос этот находится в состоянии еще более плачевном, чем вопрос о выработке понятия заговора.
Насколько плохо дело, показывают примеры двух последних русских исследователей. Зелинский совершенно отказался от возможности провести научную классификацию *160, а Ветухов, которого необходимость заставила выбрать ту или иную классификацию, последовал установившейся традиции в распределении заговоров, тут же заявляя о ее неудовлетворительности *161. Посмотрим, какова же была традиция. Вглядываясь в то, какие классификации допускали собиратели и исследователи заговоров, мы замечаем, что все они в основание деления клали различие целей, преследуемых заговорами. Отступления от этого принципа в большинстве случаев только кажущиеся. Помяловский обратил внимание на то, что имеет в виду заклинательная формула: накликать зло или отвратить. И на основании этого все их разделил на две группы: те, что накликают зло, назвал "наговорами", а те, что отвращают зло - "заговорами". Однако тут же выделил из них еще одну группу - "привороты". Не говоря уже о том, что такое выделение "приворотов" не последовательно, установление границы между двумя главными группами на практике сплошь да рядом не возможно. Если гибель призывается на человека, то это - "наговор". А если на злого духа, мучающего человека во время эпилепсии, то что это будет, "наговор" или "заговор", спасающий человека от болезни? Да если бы деление и возможно было произвести, то от разделения всех заговоров на две группы было бы очень мало практических результатов, тем более, что деление это чисто искусственное, и принцип его лежит за формулами, а не в самих формулах. Чувствуется потребность в более детальной классификации. Особенно настоятельно она сказывается у собирателей заговоров. Поэтому-то в среде их самым ходом дела выработались известные приемы деления материала. Первый собиратель заговоров, Сахаров, обошелся без классификации. Иващенко собранный им материал, разбивает на две группы. В одной помещает "шептания - примовления или наговоры", в которых на человека призывается добро или зло. В другой - "замовления или заклинания", заговоры, направленные против постигших человека болезней и неблагоприятных случаев в жизни. Этот отдел он разделяет на три группы: а) против болезней от неизвестной причины или предполагаемой, б) против болезней, причина которых известна, в) против неблагоприятных случаев в жизни. Таким образом, это та же самая классификация, что и у Помяловского, только в водной своей части проведенная более детально. Скопление множества врачебных заговоров естественным образом вызвало у собирателей классификацию по болезням, к каким заговор применяется. Эта классификация и является самой распространенной в крупных сборниках. Заговоры, не имеющие отношения к болезням, при этом делятся также по целям, с какими применяются. Так составлены сборники Майкова, Ефименко, Романова.