Чарование при помощи куклы - явление широко распространенное у различных народов. И, конечно, не оно родилось на почве египетского мифа, а наоборот: миф развился на почве обряда. Заклинатель старается как можно точнее воспроизвести то, что, по преданию, когда-то случилось с богами. На себя он принимает роль Горуса, больного называет Ра и приглашает присутствующих взывать к гелиопольским богам. "Гор и страдающий животом Ра - тут. Взывайте к гелеопольским богам: скорее, скорее, ваши книги! ибо Ра страдает..." . - Как известно, египетское бальзамирование покойников и приготовление мумий состояло из сплошного ряда магических действий. Бальзамировщики - маги. "Похоронные свивальники в их руках превращаются в сеть таинственных переплетов, из которых каждый имеет особое значение, имеющее целью удалить от тела всякие опасности и всяких врагов, угрожающих ему - богов, людей и насекомых - и предохранить его от разложе ия. Подкладывают под них амулеты, фигурки, высушенные цветы, щепотки травок, плитки, исписанные иероглифами, - все это составляет заколдованную броню покойника" . Все это сопровождается чтением священных формул. Конечно, такой важный в египетском бы у обряд, как приготовление мумии, не мог не породить легенд о его происхождении. И действительно, из заклинаний, сопровождающих бальзамирование, мы узнаем о происхождении первой мумии. В века, следующие непосредственно за сотворением мира, бальзамирования совсем не знали, и первые люди умирали дважды: сначала умирало тело, потом умирал двойник. "Но, когда Тифон убил Озириса, Гор собрал части тела своего отца, оросил их благовонными веществами при помощи Изиды, Нефтисы, Тота и Анубиса, пропитал редохраняющими от тления веществами и обвил их широкими свивальниками, произнося все время молитвы, которые сделали его дело на веки нерушимым" .
Все эти примеры наглядно показывают смысл эпической части заклинания. То, что сначала пережил обряд, переживает потом и заговорная формула. Магическая сила ее явилась постепенно и незаметно. Слово обогащалось за счет действия не только со стороны содержания, но и свой магический авторитет приобретало благодаря долгому осуществованию с обрядом. Репутация обладания магической силой с обряда незаметно распространялась и на его спутника. Слово как бы обкрадывало обряд, пока не оторвалось от него, почувствовав в себе, наконец, самостоятельную силу. Медленный рост силы лова не замечался, и вопросов ни каких не возбуждалось. Но вот чудодейственная сила слова явилась во всем своем блеске. И снова должно было повториться то же, что раньше было с действием. Опять возникает вопрос - почему? Почему данная формула имеет м гическую силу? Аналогичен и ответ: привлекается опять божество. "Не я говорю, а сам Иисус Христос", "не своей силой, а Божией", "не я говорю, а Божия Матерь". Все подобные фразы являются ответом на сомнение, явившееся относительно действительности словесных чар.
Стремление понять причину магического влияния формулы приводит в конце концов к тому, что доброе влияние приписывается уже не словам и не знахарю, а Богу. Заговор, по своему значению, приближается к молитве. К нему присоединяются такие, н пример, придатки: "Не для ради хитрости, не для ради мудрости, а для ради великой Божьей милости" . Или - Das helfe dir Gott der Vater, Gott der Sohn und Gott der heilige Geist . Французский король-знахарь, очевидно, именно так понимал целебную сил врачебных чар, когда лечил опухоль на шее, прикасаясь к ней и произнося следующие слова: "король сiя тоби дотыкает, а Бог тобя уздоравливает" . Иногда же дело происходит совершенно аналогично с оправданием обряда. Как совершение обряда приписываетс божеству, так и заговорная формула влагается в уста божества (святого). Тогда эпическая часть еще расширяется. Таков процесс органического развития основного вида заговоров. Но он не обязателен для всех видов заговора. Раз чистое слово приобрело магический авторитет, то оно могло уже совершенно свободно принять самые разнообразные формы выражения, что мы и ви ели в предыдущей главе.
Наряду с разнообразием видов и форм заговора обращает на себя внимание разнообразие вариантов и редакций одного и того же мотива. На это обстоятельство до сих пор не обращалось серьезного внимания. А между тем об1яснить это необходимо. Ведь оно состоит в явном противоречии с требованием точного, буквального, воспроизведения заговорной формулы на практике. Замени хоть одно слово - и магическая сила заговора утеряна. Как же могли появиться не только новые варианты, но даже и новые редакции? Пока на это давалось два ответа. Главная причина - забывчивость. Формула забывалась и невольно искажалась. Согласно с этим взглядом, всякий новый вариант или редакция должен рассматриваться, как все дальнейшее большее и большее уродование, а не развитие заго орного мотива. На этой точке зрения и стоит Мансикка. По его мнению все разнообразие вариантов произошло именно благодаря постепенному забвению и искажению первоначальных стройных символических созданий церковников. Согласно с этим более пространные редакции считаются более первоначальными, а редакции краткие - позднейшими (напр., взгляд Ефименко и Мансикка на закрепку). Такое объяснение происхождения новых редакций и вариантов, конечно, допустимо. Иное дело достаточно ли оно? Второе объяснение с успехом может применяться собственно только к объяснению происхождения новых вариантов, а не редакций. Дело идет о роли рифмы в заговорах. Множество заговоров, особенно западных, рифмованы. Когда формула переходила из одного наречия или языка в дру ое, то рифма могла разрушиться. В результате стремления к ее восстановлению появляются новые варианты. Представителем этого взгляда является Эберман . "Новым фактором происхождения вариантов", говорит тот же исследователь, "является локализация заго оров: но она не имеет глубокого влияния. Места, реки или предметы, чуждые знахарю, заменяются близкими ему. Так Иерусалим или Вифлеем заменяются Римом или Виттенбергом, Иордан - Дунаем и т.." . Все эти объяснения приходится признать недостаточными. Объяснения Эбермана пригодны только для вариантов. Объяснение же новых редакций, как результат забвения и искажения, разложения первоначальных формул, навязывает исследователю предвзятую точку зр ния на историю заговора. Раз исследователь согласился так рассматривать различные редакции, то он должен будет отказаться от надежды проследить развитие заговоров. Всюду перед глазами будет только гибель и разрушение. Однако на самом деле положение у е не так безнадежно. Нет надобности представлять себе заговоры вышедшими прямо в законченном виде из чьих бы то ни было рук и потом исказившимися. Конечно, такие искажения сплошь да рядом совершались; но главное-то течение шло в обратном направлении.
Выше я изложил в общих чертах тот путь, какой, по моему мнению, проходили заговорные мотивы в своем развитии. В следующей главе постараюсь доказать его на отдельных мотивах. Согласно с этой теорией, в заговорах можно последить не только процесс разло ения, но и процесс развития. Возникновение новых редакций будет возможно объяснить не только, как результат разложения, но и как результат дальнейшего развития данного мотива. Более пространные редакции окажутся в большинстве случаев не первоначальны и, а позднейшими. И если стать на высказанную здесь точку зрения, то, для устранения противоречия между требованием неизменного сохранения традиционных формул и возникновением новых вариантов, не придется пользоваться ссылкой на забывчивость в таких ироких размерах, как делалось это до сих пор. Напротив, как ясно из изложенного выше процесса развития мотивов, новые редакции создавались иногда вполне сознательно. Появление их требовалось поднятием умственного уровня творцов заговоров. В них отраз лось созидающее, а не разрушающее движение мысли.
Таким образом, с одной стороны, появление новых редакций требовалось ходом истории, а с другой - не было препятствий к их появлению. Да, препятствий не было. Требование точного соблюдения формулы - тр бование позднейшее. Первоначально не было надобности в такой точности по той простой причине, что слово в чарах играло роль второстепенную. Вся сила была в магическом обряде, а слово только его поясняло. Понятно, что пояснительные формулы могли прини ать самые разнообразные формы. Миф, какой дал эпическую часть заговору, первоначально был на службе у обряда. Он появлялся для укрепления авторитета обряда. Значит, даже еще в ту эпоху, когда уже существовали эпические заговоры, слово не обладало сам стоятельным, независимым от обряда, магическим авторитетом. Оно все еще было на службе у обряда. Поэтому то и не было препятствий для изменения формул. Формулы могли меняться, лишь бы цел оставался обряд, главный носитель магической силы. Все старани сводилось к точному соблюдению обряда. Требование же точного соблюдения формул явилось позднее, когда слово приобрело самостоятельную магическую силу. Сила эта приобретена за счет обряда. Поэтому ослабленный обряд перестал так строго соблюдаться, ка соблюдался раньше, когда был единственным носителем магической силы. Сначала он поделился своей силой со словом. Результатом было то, что и обряд и слово стали одинаково строго соблюдаться. Потом перевес перешел на сторону слова. В результате появил сь пренебрежение к обряду, доходящее иногда до полного забвения его. Таким образом открываются два параллельных процесса. Слово постепенно приобретает все большую и большую репутацию магического средства. Вместе с этим увеличивается и требование точн йшего сохранения заговорных формул. Рядом - обряд все теряет прежнее свое значение. Вместе с этим все более и более начинают пренебрегать им.