Из края в край - рутубури.
Скрестивши руки. Много. Все.
Из края в край - рутубури.
Скрестивши руки. Много. Все *39.
Как упоминавшаяся выше эротическая песня, так и эта состоит только из двух строк. Там смысл их сводился к пояснению обряда, совершаемого танцорами. Здесь даже и этого нет. Здесь не поясняется, а лишь только описывается то, что делается. Слова, очевид о, играют роль незначительную. Они только дают опору мелодии, ритму, которым идет танец-работа. Вспомним, каково значение слов вообще в рабочих песнях (Bucher). Припомним указание на мерную монотонность движений и позванивание колокольчиками сверху в из. Мне кажется, что это попытка изобразить в танце падающий дождь. Пред нами опять род мифического танца-заклинания. Очевидно, что и здесь так же, как и в заговорах, на первых ступенях роль слова очень незначительна, и не в нем усматривается сила, а в самом обряде. Эротическая песня по своему характеру вполне соответствует первоначальным пояснительным заговорным формулам. В песне же тараумаров и вовсе не приходится говорить о магической силе слова; в этом отношении оно здесь опускается еще ступе ью ниже. Живучесть самого обряда (мимического танца), объясняющаяся массовым его исполнением, не дает возможности слову развить за его счет свой магический авторитет. В связи с этим стоит и слабость эпического элемента, который, как мы видели, в заго орах развивался именно за счет отмирающего обряда. Вместо эпического мы видим, хотя бы в той же ново-гвинейской песне, лирическое развитие. >>>Однако и в ней центр-то тяжести надо видеть не в лирических местах, а в словах "рыба приближается", которые, бесспорно, первоначально не относились к приближению действительной рыбы, а только к людям, наряженным рыбами, изображавшим ее прибытие, к к краснокожие изображали прибытие тюленей. До сих пор, как мы видим, в песнях нет ни малейшего намека на молитву. И если справедливо свидетельство Ревиля, что краснокожие во время исполнения бизоньего танца поют "что-то в роде молитвы", то такой хара тер песни надо признать еще более позднейшим развитием ее, чем та ступень, на которой стоит ново-гвинейская песня. Подобие молитвы могло получиться из взаимодействия отмеченного в песне лирического элемента и развивающегося в сознании племени предста ления о божестве. Но в приведенных выше песнях этого не видно. Сравнивать подобные песни можно пока лишь с заговорами, а не с молитвой. Действительно, разница между массовыми чарами диких и чарами хотя бы русских знахарей только в том, что в первых с ово входит в более сложный комплекс действующих магических факторов. Слово соединено в них не только с действием, а и с ритмом, появляющимся в пении, музыке и танце, и исполнение принадлежит не одному лицу, а массе. Между массовыми чарами и чарами ед ноличными кровное родство. Это будет ясно, если мы вспомним все, что уже приходилось говорить о чарах на дождь. В Украйне это простые заговоры-присказки. В Польше их уже поют хороводы. В Германии хороводы не только поют, но и пляшут вокруг колодцев. рэзер говорит о танце вокруг сосуда с водой. Нет ничего удивительного, если окажется, что и наши предки танцевали вокруг горшка с водой, поставленного, как это описывается в песне-заклинании, на дубок, и как танцуют вокруг колодцев. До сих пор мы видели массовые чары диких, имеющие отношение к их общественной жизни. Поэтому естественно, что в них было так много участников. Ведь исполнялась общественная "работа". Но у них массовые чары простираются и на явления, касающиеся единич ых личностей. Личные переживания членов примитивной общины так однообразны, что явления, которые у цивилизованных народов затрагивают интересы только отдельных личностей, там переживаются массой. Один случай нам уже попадался. Что у культурного челов ка интимнее эротических переживаний? У диких же мы видим тут общинный танец. Тем более возможна общественная помощь при постигающих человека болезнях. У племени Pongos, пишет Ревиль, предаются целой массе абсурдных церемоний вокруг больного, проделыв ющихся по целым дням; танцуют, бьют в тамбурины, разрисовывают тело больного красными и белыми полосами. А колдун держит стажу вокруг хижины с обнаженной шашкой в руке *40. К сожалению, опять не известно, какого характера эти "абсурдные" церемонии и анцы. Здесь уже однако мы наблюдаем и нечто новое по сравнению с предыдущими церемониями. Там роль всех участников была равна по значительности. Здесь же в общей церемонии является уже лицо, роль которого обособляется от ролей других участников. Вокр г больного танцуют и бьют в тамбурины, а колдун в это время ходит дозором. Он охраняет хижину. Его дело отдельно от общего. Таким образом, на сцене как бы два колдуна: один - масса, действующая за одно, другой - единичная личность, собственно колдун. Хотя роли их уже разделяются, но присутствие, как того, так и другого необходимо. >>>В данном случае главная роль все еще остается на стороне массового действия. Но с течением времени колдун будет захватывать в церемониях все большее и большее место, а участие массы будет параллельно этому ослабевать. У кафров, если кто-нибудь заб леет, болезнь приписывают влиянию злого колдуна. Для открытия виновника прибегают к помощи доброй колдуньи. Та ложится в хижине спать, чтобы увидеть злого колдуна во сне. В это время вокруг ее хижины все племя танцует, ударяя в ладоши *41. Здесь уже оль колдуньи значительно важнее, чем роль колдуна в первом случае. Открытие виновного зависит именно от нее. Она в центре действия. Но и масса все еще играет значительную роль. Масса своей пляской способствует тому, чтобы колдунья увидела во сне кого следует. К сожалению, и тут приходится заметить, что, как и в других случаях, не известно ни содержание песни, ни характер танца. А без этого нельзя определить то отношение, какое существует здесь между словом и действием. Также не ясно и отношение м ссовых чар ко сну колдуньи. Но роль массы все ослабевает. Мы видели, что центр чар уже захватило одно лицо. Однако масса еще танцует и поет. танцует и поет.
Но вот у некоторых кафрских же племен замечается еще один шаг в направлении роста роли колдуна за счет активности массы. Для открытия такати (злого колдуна) все обитатели крааля собираются в новолуние вокруг большого огня; на середину выходит тсанусе (добрый колдун). В то же мгновение мужчины ударяют палками о землю, а женщины тихо запевают песню. Темп, сначала медленный, все ускоряется. В это время тсанусе поет заклинание и танцует *42. Как видим, положение уже сильно изменилось. Танец от массы ерешел на сторону колдуна. Колдун же поет заклинания. Поют еще и женщины. Но мужчины присутствуют молча. Здесь, между прочим, кажется, можно установить, почему мужчины лишены участия в общих чарах. Среди них находится такати, которого должен узнать т анусе, и они в страхе ожидают, на кого падет указание. Наконец, у кафров же колдун выступает вполне самостоятельно при открытии такати. Свидетельство об этом есть у Ревиля, но оно не ясно и дает повод к недоразумениям. "Доведя себя до возбужденного с стояния, или пророческого восторга, о котором мы только что говорили, кафрский колдун, как бесноватый, носится вокруг или среди толпы, охваченной ужасом, до тех пор, пока не зачует злого колдуна" *43. Недоразумение возникает по поводу того, каким спо обом достигалось экстатическое состояние колдуна. Выше Ревиль говорит, что это состояние поддерживалось танцами, сопровождающимися пением и ударами по натянутым бычачьим кожам *44. Танец и пение может исполнять и исполняет один колдун. Кто же ударяет по натянутым кожам? Очевидно, присутствующие. В только же что описанном случае открытия такати толпа едва ли принимала участие в церемонии, производя удары по кожам, и действовал, вероятно, один колдун. Может быть, он бил при этом в какой-нибудь род амбурина?
>>>Таким образом, синкретические чары от толпы перешли к одному лицу, колдуну. Я этим не хочу сказать, что таким образом явился и колдун. Колдуны, конечно, существовали гораздо ранее. Я только старался проследить, как колдун постепенно отвоевывал у м ссы ее роль, и как магическая песня, родившись в массовом синкретическом чаровании переходила также в уста отдельного лица. Процесс этот идет совершенно аналогично тому, какой установил А. Н. Веселовский вообще для песни, в ее переходе от массового с нкретического исполнения к исполнению также синкретическому, но уже единоличному. Песня-заклинание также еще находится в стадии синкретизма в устах дикого колдуна. Она все еще соединена с музыкой и танцем. Но теперь уже на стороне слова громадный пер вес. Хотя танец и музыка еще налицо, но они утеряли тот свой характер, которым обладали в первоначальном массовом чаровании. Там танец был изобразительным действием, здесь - средство возбуждения экстаза. Музыка, при том зачаточном состоянии, в каком на находится у диких, не могла, конечно, быть так изобразительна, как пантомима, но и она, как будто, пыталась по мере возможности быть таковою. Вспомним позванивание сверху вниз при заклинании дождя. Главная ее роль была в отбивании такта для танца. С этой стороны роль ее осталась неизменной и при единоличном синкретическом чаровании. Ее задача, как там, так и здесь возбуждать ритмическим звуком танцоров. Однако, как мы уже видели (стр. 286), и музыка обладала способностью чаровать даже и незави имо от других элементов.