Мы видели, что чарования из массовых обратились в единоличные чарования колдуна. Но иногда колдуны также соединяются по нескольку человек, чтобы вместе лечить больного. В Индии колдуньи танцевали нагишом в полночь, с веником, привязанным к поясу. Они собирались около жилища больного или за деревнями *45. Хотя танец в большинстве случаев у отдельных колдунов является уже средством приведения себя в экстаз, однако он и здесь еще иногда сохраняет тот характер, какой имел в массовом чаровании, т. е. вляется пантомимой. Так, напр., у эскимосских колдунов С. Америки существуют мимические танцы с масками, точно такие же, какие мы видели у краснокожих *46. Пляска, пение заклинаний и игра на каком-нибудь ударном инструменте почти всегда неразрывно вс речаются у колдунов диких народов. Патагонские колдуны тоже поют заклинания, подыгрывая на своих инструментах, похожих на трещетки *47. Поет, пляшет и играет колдун и африканских племен. То же самое и в Индии. Ревиль отмечает удивительное однообразие в колдовстве всех нецивилизованных народов. Чтобы покончить с синкретическими единоличными чарами, остановлюсь еще на шаманах. Я выбираю именно их потому, что здесь, кажется, лучше всего сохранились следы первоначального массового синкретического ч рования. Прежде всего отметим некоторые из принадлежностей шамана: 1) фантастический кафтан, украшенный массой различных побрякушек, колец и колокольчиков, 2) маска, 3) филиновая шапка (из шкуры филина), 4) бубен. Когда приглашают шамана в юрту к бол ному, то сюда же собираются соседи. Все размещаются на скамьях вдоль стенок, мужчины с правой стороны, женщины с левой. За сытным и вкусным ужином дожидаются ночи. С наступлением темноты юрта запирается. Чуть светятся только потухающие уголья. Для ша ана расстилается по середине юрты белая лошадиная шкура. Следуют приготовительные церемонии, и на мгновение водваряется мертвая тишина. Немного спустя раздается одинокий сдержанный зевок, и в след за ним где-то в покрытой тьмою юрте, громко, четко и ронзительно прокричит сокол или жалобно расплачется чайка.
>>>После нового промежутка начинается легкая, как комариное жужжание, дробь бубна: шаман начинает свою музыку. Вначале нежная, мягкая, неуловимая, потом нервная и пронзительная, как шум приближающейся бури, музыка все растет и крепнет. На общем ее фо е поминутно выделяются дикие крики: каркают вороны, смеются гагары, жалуются чайки, посвистывают кулики, клекочут соколы и орлы. Музыка растет, удары по бубну сливаются в один непрерывный гул: колокольчики, погремушки, бубенчики гремят и звенят не ус авая. Вдруг все обрывается. Все разом умолкает. Прием этот повторяется в небольшими изменениями несколько раз. Когда шаман подготовит таким образом всех присутствующих, музыка изменяет темп, к ней присоединяются отрывочные фразы песни. Вместе с этим удесник начинает и плясать. Кружась, танцуя и ударяя колотушкой в бубен, с пением, лекарь направляется к больному. С новыми заклинаниями он изгоняет причину болезни, выпугивая ее или высасывая ртом из больного места. Изгнав болезнь, заклинатель уноси ее на середину избы и после многих церемоний и заклинаний выплевывает, выгоняет из юрты, выбрасывает вон пинками или сдувает прочь с ладони далеко на небо или под землю *45. С. Малов описывает, как в Кузнецком уезде Томской губернии 12 июля 1908 г. му камлал шаман на счастливое путешествие. "Целый час шаман пел стихи, сопровождая свое пение ударами по бубну. Пение шамана, за невнятностью произношения и заглушаемое грохотом бубна, бывает большею частью непонятно окружающим шамана лицам. Шаман не колько раз вытягивался во весь рост и пел, обращаясь вверх; это означало, что он путешествует где нибудь наверху, по горным хребтам; по временам он распевал, наклонившись близко к земле. Во время камланья, по словам инородцев, шаман, смотря по надобн сти, ездит верхом на щуке, налиме и бодается с быком в море" *46. Вот каков характер и обстановка камлания. прежде всего обратим внимание на то обстоятельство, что при лечении присутствуют соседи, молча окружающие лекаря. Они наравне с шаманом получа т за что-то угощение. Мы видели, что у других диких племен публика не была пассивна. Она лечила вместе с колдуном. Она также пела и плясала. Потом мы видели, что она только уже пела, оставивши пляску колдуну. Далее пела одна только ее часть. И вот, н конец, вся она неподвижно молчит, внимая колдуну. Но при камлании шаманов публика не всегда остается безучастной. По словам Г. Н. Чубинова ("Эволюция функций сибирского шамана" - доклад, читанный в Императорском Русском Географическом Обществе 18-го арта 1916 года), присутствующие при камлании иногда помогают шаману. Как известно, в камлании шамана изображается путешествие в страну духов. Во время этого путешествия шаман встречается с различными духами и вступает с ними в беседу. >>>По наблюдению Г. Н. Чубинова, на более развитой ступени шаман сам себе отвечает за духа. На более примитивных ступенях отвечают присутствующие. Иногда все камлание принимает массовый характер, причем вместе с шаманом танцуют - всякий на свой лад. не кажется, что все эти факты говорят о постепенном обособлении роли шамана от массового камлания. Колдун пляшет, играет, поет. На нем шапка из шкуры филина; у него маска. Танцуя, шаман изображает езду по горам и долинам и, смотря по обстоятельствам, проделывает другие подобные пантомимы. Не перешло ли все это к нему от маскированных танцев и пантомим, исполнявшихся в более раннее время массой? Остаток тех же изобразительных чар слышится и в криках шамана, подражающих голосам различных птиц. Мы в дели, как в пантомимах краснокожие ревут буйволами, стонут тюленями. Песня шамана мало похожа на европейские заговоры. Она состоит из ряда просьб, обращенных к разным предметам; но чаще всего из отрывочных бессвязных восклицаний, выражающих хвалу неб , животным, птицам, деревьям, рекам и т. п. Таким образом, она обнаруживает, с одной стороны, склонность перейти в молитву, а с другой стороны - в гимн. Почему же такая разница между европейскими заговорами и заклинаниями танцующих колдунов дикарей? чевидно, мы имеем дело с двумя различными родами словесных чар, разница которых зависит от особых условий зарождения и дальнейшего развития, присущих каждому роду. Мы видели, как зарождалась форма заговоров, господствующих в Европе. Заговоры зарождал сь в устах отдельных личностей и были свободны от влияния ритма в форме музыки, танца и пения. Творцы и хозяева их были люди, стоящие всегда на одной и той же ступени социальной лестницы. Совсем не такова была судьба носителей синкретических заклинан й. Ревиль говорит, что везде у диких народов колдун постепенно переходит от роли лекаря и гадателя к роли жреца. По мере того, как развиваются религиозные представления народов, чарования колдунов переходят в религиозную практику. Заклинание обращает я в молитву. Громадное значение при этом имело то обстоятельство, что заклинания диких колдунов неразрывно связаны с ритмом. Именно ритм, возбуждая, приводя в экстаз, толкал творческую фантазию колдуна не в эпическом направлении (как у европейского з ахаря), а в лирическом.
>>>Стоит только почитать шаманские заклинания, чтобы убедиться в этом. Читая эти бессвязные, исступленные восклицания, трудно отделаться от навязчивого представления опьяневшего от танца, скачущего и выкрикивающего колдуна. Такое настроение, конечно, не для эпического творчества. Европейские заговоры создавались в спокойном состоянии; они носят на себе следы не экстаза, а уравновешенной обдуманности. Недаром заговоры в Южной Руси получили такое характерное название - "шептание". Латинское incanta io указывает совсем на другой характер заклинания, на другой источник. Incantatio в исторической глубине своей, бесспорно, связано с песней колдуна, развившейся позднее у римлян и греков в молитву. Этим и объясняется магический характер языческой мол твы. Культы и гимны древних имеют прямую связь с обрядами и песнями, носившими характер чар. Современные же европейские заговоры развивались совсем не тем путем. Поэтому они не имеют ничего общего с молитвой. Я имею в виду тот вид заговоров, развитие которого исследовалось в предыдущей главе. Молитвообразные же заговоры, конечно, могли появиться под непосредственным влиянием религии. Тем более заклинания церковного характера. Христианство в Европе - религия пришлая, а не органически выросшая из н родных обрядов, как это было у греков и др. языческих народов. Вступивши в борьбу с языческими обрядами, оно всеми силами старалось уничтожить их. Этим и объясняется то, что у европейских народов остались только жалкие следы прежних синкретических ма совых чар. То обстоятельство, что христианство, занявши господствующее место, не позволило обрядам вылится в культ, наложило печать и на сопровождавшие их песни. Песни не вылились в форму молитвы, что неизбежно случилось бы при ином положении дел, а охранили свой заговорный характер.