Несмотря на опьянение, не многим удалось сохранить самообладание. Люди повалились на землю и, чтобы отрешиться от ужаса, закрывали глаза и уши, а некоторые, обезумев, бросались бежать прочь, но их тут же настигала роковая пуля или осколок.
Огненные вспышки, грохот разрывов, пронзительный свист летящих снарядов, упругие волны горячего воздуха, удушливый пороховой смрад, душераздирающие истерические крики - всё слилось в ужасный кошмар...
Вижу невдалеке безнадёжно распластавшегося на открытом пространстве взводного связиста Акопа Акопяна. По нервному подрагиванию тела понял, что боец жив. А вокруг свистят пули и осколки - вонзаются в лежащих на поверхности. Преодолевая грохот боя, кричу: "Акоп! Возьми лопату, скорее окапывайся". Он перекатился ко мне, быстро расширил мою ячейку и забился в неё. Так мы и лежали, тесно прижавшись друг к другу.
К полудню полк был уничтожен. Майор Желнин со штабом попал в плен, и немцы их расстреляли.
Когда гитлеровцы поняли, что с противником покончено, несколько танков вышли из укрытия и принялись методично утюжить место погрома. Один "утюг" двигался к нашей ячейке. Из люка по пояс высунулся танкист и сверху из автомата расстреливал уцелевших раненых и живых. Если же замечал вблизи лежащих группой солдат, бросал в них гранату. Я из автомата дал очередь по танкисту, и он провалился внутрь танка. Бронированное чудовище хищно повело стальным хоботом в нашу сторону и изрыгнуло сноп пламени. Снаряд разорвался рядом и мне осколком разворотило правое бедро и ягодицу. Затем, пуля прошила навылет левую голень. Раны обильно кровоточили, покрывая алой, парящей на морозце, желеобразной колыхающейся массой немеющие конечности, разорванную одежду и землю подо мной.
Вскоре приползла Шура, сделала перевязку. Она и под огнём отчаянно ползала по полю боя и оказывала первую помощь раненым. Наказала мне, чтоб лежал здесь до вечера, а там она поможет добраться к нашим. Сама поползла на помощь к другим пострадавшим.
Некоторые немецкие танкисты осмелели, вылезли наружу и стали ходить по полю, пристреливая наших солдат. Вдруг вижу, один немец нагнулся, поднял что-то белое и бросил снова на землю. А у Шуры был белый берет с красным крестом. В тот же миг с земли вскакивает наша санинструктор и с кулаками бросается на фашиста (у неё кроме сумки с крестом никакого оружия не было). Немец от неожиданности опешил - держит пистолет, а сам пятится назад. А она кроет его крепким русским матом. Оказывается, Шура делала перевязку солдату, а немец набрёл на них и хотел пристрелить раненого. Санинструктор защитила парня. Немного отступив, танкист спрятал пистолет и принялся с любопытством разглядывать дерзкую санитарку. Она продолжала громко кричать на него, а немец стоял и смотрел. Затем рассмеялся, забрался в свой танк и укатил. Тогда девушка встала во весь рост и уже открыто стала ходить по полю, отыскивая раненых. Она искала младшего лейтенанта Гриценко, которого любила. Снова подошла ко мне и спросила - не видал ли я её возлюбленного. Я молча указал где он лежал мёртвый. Шура встала перед погибшим на колени, прижала к себе его голову и из её глаз покатились слёзы...
Тем временем, истекая кровью, я то впадал в забытье, то приходил в сознание. Слышу, какой-то немец кричит на ломаном русском языке: "Все, кто живые! Идите прямо по дороге - там вас накормят. А раненых вечером заберём".
Я думаю: "Да, заберут таких, как я, которые почти не могут двигаться. Пристрелят и всё. Надо уползать". В душе извинился перед Шурой, что не дождавшись её, пополз один. Акопян остался в одиночестве в нашем окопе. Ноги мои не действовали и ползти пришлось, подтягиваясь на руках. Только выполз из своего укрытия, вижу, один немец с парабеллумом в руке идёт в мою сторону. Вдруг Акопян выскакивает ему навстречу, поднимает руки и кричит: "Там лейтенант,.. там лейтенант..." Так он отблагодарил за то, что я спас его во время обстрела от явной гибели.
Немец подошёл ко мне и приставил ствол пистолета ко лбу. С отрешённым безразличием я приготовился к скорой развязке. Но через секунду немецкий танкист спрятал пистолет в кобуру, видимо решив, что раненый и так обречён. Снял с меня новенькую полевую сумку, вытряхнул на землю содержимое и надел её на себя. Сел в танк и уехал. А Акопян сдался немцам.
Трое суток я полз. Мучили холод и жажда. Пробовал есть снег, но его было мало и весь вперемешку с песком. Ночью мороз достигал 15 градусов. Отморозил себе пальцы на ногах. Выбрался на какую-то грунтовую дорогу, по ней было легче ползти. Через некоторое время неожиданно на дороге появились 5 немецких бронемашин. Меня заметили. Несколько немцев осторожно подошли ко мне, видимо, опасаясь засады. Стали о чём-то говорить. На морозе кровь не темнеет и остаётся ярко-красной. Я весь залит кровью. Из их разговора разобрал только слово "тот"(смерть). Значит они решили, что мне и так скорая смерть, оставили меня и уехали. Опять смерть миновала. Долго ещё полз, от слабости то засыпая, то теряя сознание. Наконец, на исходе третьих суток добрался до заброшенного в степи хуторка.