– Ну, кривые там, стройные, волосатые, худые, – начал подсказывать варианты следователь.
– Да не понял я…
– То есть, как не понял? Не разобрался, что ли?
– Ага, не заценил.
– Эксперт, блин! – начал выходить из себя следователь. – Ты что, плохо видишь?
– Вижу? Нормально вижу. Но ведь в брюках же…
– Так она была в брюках?
– А разве я не сказал?..
– Хорошо. А парня на водном мотоцикле, который ее поджидал, видел?
– Да вроде.
– Так вроде или видел?
– Видел… вроде.
– Что он делал, когда ее дожидался?
– Так, ничего не делал.
– Ну, его-то внешность ты разглядел?
– А зачем мне? Я не голубой. Внешность как внешность.
– Ну, может какие-то характерные особенности: шрамы, родимые пятна.
– Шрамы? Не помню. Родинки, может, и были. Но на негре их разве различишь?
– Так парень был чернокожим?!
– Типа да. Типа, эта, афророссиянин. А разве я не сказал?
– Нет, не сказал.
– Так все люди, типа, братья…
– Типа, да, – обреченно махнул рукой следователь. – Слушай, Крузенштерн, у тебя уникальная память – ни хрена не помнишь! Как же ты на корабле-то плаваешь, ты же тормозишь?!
– Я не торможу. Просто в шторм головой о боцмана ударился. Операцию делали – профанация черепа…
– Ну, если профанация, тогда без вопросов, – резюмировал следователь.
Профессор Смирнов на вопросы следователя отвечал не толковей матроса. Тот хоть негра распознал в соучастнике преступления. А Геннадий Николаевич не видел и того.
– Вы девушку успели разглядеть? – в надежде вопрошал у него милиционер.
– Она только раз оглянулась, когда убегала, – напрягся Цубер.
– Лицо красивое, но какое-то глупое…
– Это нормально. Красивая женщина и должна быть глупой. А фигуру, формы, так сказать, не запомнили?
– Формы? По-моему, они значительно сильнее содержания, – убежденно заявил Смирнов.
…Цубербиллер покинул теплоход и, отпустив свою машину, поехал в офис вместе с Окулистом на его БМВ.
– Ну, что ты думаешь обо всем этом? – словно жалуясь спросил он друга.
– Думаю, что нынче честному человеку все труднее становиться зарабатывать нечестно.
– Это ты о ком? – театрально поднял брови Цубер.
– О тебе, конечно. Ты и ученый, и бизнесмен: прямо моральный кодекс строителя капитализма ходячий.
– Это лучше, чем лежачий, – буркнул Смирнов.
– Недолго ли! – без особого энтузиазма зевнул Окулист, – Радуйся, что пока тебя только пытались обворовать.
– Радуюсь, – вздохнул Геннадий Николаевич. – Только профессора из Шотландии жалко, хороший мужик и ученый толковый – я его давно знаю.
– Давай об этом в офисе поговорим.
Машина подъехала к симпатичному двухэтажному особняку, скромно стоявшему в глубине старого сада. Выйдя из машины, Цубер попытался вернуться к прежнему разговору ни о чем:
– Бизнес бизнесом, а идея должна быть и в нем. Идеологию не отменишь!
– Ага, – поддакнул Окулист, – в любом бизнесе идеология одна и та же. Знаешь, когда я в Штатах разведчиком работал, там была модной такая байка. Самые крутые бизнесмены собрались как-то и решили сделать бизнес еще эффективней: закупили аппаратуры с хренову тучу, компьютеры там всякие сверхмощные, программистов лучших что ни на есть пригласили – рожают новую бизнес-идеологию. Программисты неделю потели, программу составляли; компьютеры, что твои свиноматки хрюкали-скрежетали. В итоге главный компьютер выдал резюме: покупайте дешевле – продавайте дороже. Вот и вся твоя, на хрен, идеология!
– А вот и не скажи, – поморщился Цубербиллер.
– В Израиле, например, одна религиозная организация, занимающаяся вдобавок к своей деятельности еще и бизнесом, выпустила для своих членов кредитные карточки…
– И в чем же тут идейность? – хмыкнул Окулист.
– В том, что те карточки по субботам не работают – заблокированы.
– Смешно, – тоном похоронного агента согласился Окулист…
В офисе царила обычная деловая суета. Над дверями висел плакат-напоминание для сотрудников, работающих с клиентами: «Улыбайтесь – это раздражает!».
– Привет трудящимся артели «Напрасный труд»! – по-военному громогласно поздоровался Смирнов со своими подчиненными. Народ искренне заулыбался, начал вразнобой здороваться; мужчины вжимали животы, демонстрируя спортивность, женщины смотрели на Генку так, словно он был первым и последним мужчиной в их нелегкой судьбе.
– Филантроп ты, Генка, а не бизнесмен, – отреагировал на проявление этих телячьих нежностей Окулист. – Какой ты капиталист? Тебя ж никто не боится! Тебя лю-бят! Бизнесмен должен быть жестоким! Эдакая гремучая смесь Гитлера и Чингисхана.