А Морган ткнулся носом ему в шею, сзади, и, почти прижимаясь губами к коже, тихо и хрипло сказал:
— Ты так пахнешь… Тоньо…
На миг показалось, что вместо Моргана позади него оказалась девица. Голос, запах, дыхание… Наваждение! И от этого наваждения бедра свело судорогой.
Проклятие! Как смеет пират казаться благородной девицей? И какого черта его собственное тело реагирует на мальчишку, как на девицу?!
Тоньо протянул руку назад, схватил Моргана за волосы, чуть обернулся и встретился с ним взглядом. Глаза у пирата были шальные, будто вот прямо сейчас — на абордаж.
— Ты об этом хотел побеседовать, сэр Морган?
— Нет. — Морган улыбнулся.
— Какая досада… — сказал Тоньо хрипло-мягко, как бархатной лапой со спрятанными когтями погладил.
Мальчишка опустил ресницы. Светлые, как и волосы, зато длинные и пушистые, на зависть доннам. И улыбнулся:
— Да, понимаю, после боя… Однако нас ждет ужин, Антонио… вы же позволите звать вас просто по имени?
— О, у меня есть шанс что-то вам не позволить, мой гостеприимный хозяин? — рассмеялся Тоньо.
— Ну я же не буду к чему-то принуждать моего благородного гостя, — ответил Морган ему в тон.
— В этом месте должны зазвучать сарабанда, виолы и гобой, — прикрыв глаза, сказал Тоньо. — А потом — сольная ария благородного пирата, на авансцене. Прим-тенор. Сэр Морган, у вас тенор?
— Очевидно, альт, дон Антонио.
— Альтино, — поправил Тоньо. — В самый раз для ужасно юного, но уже безумно благородного героя.
— Меня трудно назвать благородным героем. — Морган отступил на шаг.
— А мне достанется речитатив и ариозо Злодея, — не слушая возражений, продолжил Тоньо. — Бас, пурпурный плащ, зловещий грим…
— Выбирайтесь, Антонио. — Пират отступил еще на шаг. — Ужин остывает.
— О, ужин!
Тоньо резко вскочил, разбрызгав воду и облив Моргана. Тот от неожиданности плюхнулся на ковер и засмеялся. А Тоньо, приняв величественную позу, пропел — басом, как обещал, — на мотив популярной любовной арии: «Ужин, о прекрасный ужин, я так ждал тебя, приди же в мои объятия!»
Под смех публики он раскланялся во все стороны, поймал воображаемый букет, понюхал его, скривился и отбросил в Моргана. Вышагнул из бадьи, вытянул из кучи тряпок штаны, начал надевать.
Не вставая с ковра, Морган смотрел на него потемневшими почти до черноты глазами.
Потом шепнул:
— Антонио, ты…
— Если ты будешь так на меня смотреть, Морган, я тебя перепутаю с девицей, — оборвал его Тоньо совсем обыденным тоном и повернулся строго в профиль, чтобы пират уж никак не упустил выдающегося зрелища. Смесь ненависти, опасности, веселья и чистого незамутненного телесного удовольствия действовала безотказно.
— Попробуешь — убью, — хрипло прошептал Морган; он дышал тяжело и неровно, похоже, на него тоже действовало безотказно, только что-то свое. — Давай ужинать…
— Ой, напугал кролика терновым кустом, — усмехнулся Тоньо. И, поймав недоуменный взгляд пирата, пояснил: — Я и так уже мертв, Морган.
— О нет. Ты жив. Пойдем к столу. — Морган так и не сводил с него глаз.
— Морган, вставай. — Тоньо потянул его за руку, поднял с пола…
Случайно так вышло или нет, но Морган оказался совсем близко, почти кожа к коже… да черт с ним, с батистом, все равно — близко, жарко. Совсем не похоже на смерть. И сердце у Моргана стучало сумасшедшими кастаньетами.
Мальчишка.
Даже убивать жалко.
А до рассвета еще чертовски долго. Целая жизнь.
К черту. До рассвета можно ни о чем не думать. Слово чести — такая удобная штука!
Морган опомнился. Сказал почти ровно, не сбивая дыхания:
— Ну же, гость, идем к столу. Не оскорбляй моего кока.
Тоньо рассмеялся:
— Оскорбить кока? Никогда! Это мясо пахнет просто божественно!
Потом они ели и беседовали, как старинные друзья. О погоде, видах на урожай, особенностях английского и испанского такелажа и прочих ужасно важных и интересных вещах. Целых три перемены блюд, глядя друг другу в глаза. И Тоньо все яснее понимал, что не хочет умирать один. Впрочем, и умирать хотелось все меньше, даром что его жизнь закончилась вот уже три часа как.
Глава 4,
где говорится о китайском мудреце Лао Цзы и правильном применении веревки
К тому моменту, как вышколенный стюард — диво дивное для пиратской посудины, но удивляться Тоньо уже устал, — принес свежие фрукты на десерт, Морган успел рассказать десяток завиральных историй из жизни джентльменов удачи, а Тоньо — половину трехлетней давности сплетен родом из Саламанки с Севильей, а на закуску — парочку анекдотов о студиозусах, к коим имел честь принадлежать аж целых шесть лет. Пожалуй, кафедры права и алхимии в университете Саламанки были его самым лучшим воспоминанием, и если бы сейчас ему предложили прожить жизнь заново — это он бы повторил. Правда, двадцати четырех лет никто не предлагал, всего лишь несколько часов, но их Тоньо намеревался прожить с максимальным удовольствием. И успеть все, что только можно успеть за одну ночь. Сон сюда не входил.