Выбрать главу

Но он мог и умереть. Путь к этому несчастию был один — отделение от Бога, Источника жизни, причем — неминуемо человек предоставлялся самому себе и, не имея в себе самом источника живота9, долженствовал подвергнуться бессилию и разрушению того, что в нем было разрушимого, то есть всей его телесности. А к разлучению с Богом путь для человека также был один — уклонение его от воли Божией, грех.

Для того, чтобы не впасть в грех и противление воле Божией и чрез то не потерять бессмертия, человек снабжен был всем нужным до полноты и избытка.

Но в нем была свобода — дар высокий, необходимый для существа разумно-нравственного, но — вместе — и крайне опасный; ибо по силе той свободы и человек, как прежде архангел на небе, мог из себя сделать что угодно: мог остаться в соединении с Источником жизни — Творцом своим; мог и удалиться от Него, к величайшему своему вреду и пагубе.

Чтобы помочь человеку скорее обнаружить свою свободу и волю и чрез употребление их на доброе утвердиться в добре, отеческий Промысл Божий дал человеку в испытание положительную заповедь о невкушении от плодов одного из древ райских. Сим все случаи к падению сводились в один случай, всевозможные искушения невинного человека на зло сокращались в одно, самое невеликое искушение, которое преодолеть было весьма нетрудно.

Чтобы еще более оградить человека от злоупотребления своею свободою и от всех противных внушений, всеблагий Творец указал даже на пагубные последствия нарушения заповеди, данной человеку, и объявил прямо, что непосредственным следствием того будет смерть. В оньже аще день снесте от него (от плодов запрещенного древа), смертию умрете (Быт. 2, 17), то есть по силе сего выражения на священном языке, умрете неминуемо,' ужасно, подвергнетесь бедствию величайшему.

Таким образом, мы всевозможно ограждены были со всех сторон от опасности. Поелику нам необходимо было показать свою свободу, решить самим, как существам разумным, свою участь, избрать, так сказать, себе образ бытия или в соединении с Богом, по намерению и плану Божию, или по своему мудрованию и прихоти, то для нас нарочно изобретен к тому самый простой и легкий случай. Но, вместе с тем, взяты все меры, чтобы этот роковой опыт был с нашей стороны удачен и счастлив.

Вообразим теперь положение наших прародителей в Эдеме, даже поставим себя там вместе с ними мысленно: вот — перед нами древо запрещенное с его плодами, а над ним — заповедь Божия с угрозою смерти.

Не должно ли сказать о сем положении того, что пророк говорил от лица Божия народу израильскому: Се, дах пред лицом твоим жизнь и смерть (ср.: Втор. 30, 19), избирай, то есть, сам любое?

Действительно, в Эдеме была пред лицом нашим не только жизнь, — ибо мы ею пользовались, — а самое бессмертие и смерть.

Кто бы мог ожидать, что мы будем так неразумны, так, можно сказать, враждебно ненавистны к самим себе, что отвергнем и бессмертие, и жизнь, а изберем произвольно смерть?

Но так именно и случилось10.

Кратко и просто сказание Моисеево о падении человека. Так и обыкновенно Дух Святой изображает в Писании великие события и тайны, в каждом слове заключая неисследимую и неизмеримую глубину смысла. Скоро наступит тот страшный день, которым Бог угрожал первому человеку, если он вкусит от запрещенного древа11. Не надолго отдалила его от человека любовь к Творцу. Угроза и страх смерти не остановили его приближения. Падший ангел, позавидовав блаженству людей (ср.: Прем. 2, 24), вошел в змия и соблазнил Еву нарушить заповедь Божию12. И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание, и взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел (Быт. 3, 6). И исполнилось слово Божие: человек смертию умер. За святотатственным вкушением от запрещенного древа последовала смерть духа, отчуждение от жизни Божией (ср.: Еф. 4, 18), разъединение с Тем, Кто есть жизнь всего живущего и Свет человеков (Ин. 1, 4), изгнание человека из рая, удаление от древа жизни, осуждение на труды, болезни, скорби, смерть и разрушение тела, проклятие ради него всей твари: как одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили (Рим. 5, 12).

3. Решение возражений и недоумений

Хотя произведению не свойственно судить художника (ср.: Рим. 9, 20), но «когда есть уже такие, которые пререкают ему, то позволительно, с благоговейною осторожностью, и оправдывать пути его»13.

вернуться

9

Живот (церк.-слав.) — жизнь.

вернуться

10

Иннокентий, архиепископ Херсонский и Таврический. Беседы на Святую Четыредесятницу О смерти.

вернуться

11

Священное Писание не показывает, сколь долго первобытная Церковь сохраняла свой мир и благоденствие от козней сего врага (диавола). Кажется, сие молчание заключает в себе тайну, особливо если противоположить его столь точному счислению дней, заключивших дела Божии. Оно дает разуметь, что мрачная эпоха падения должна изгладиться из книги бытия человеческого, между тем как память творения и суббота Божия будут сохраняться и совершаться во времена определенные. Сие примечание вернее тех, по которым полагают падение Адама в шестой, седьмой, третий надесять день или тридесятый год мира. Впрочем, мнение, что искушение Адама в раю было не четыредесятидневное, так как не четыредесятидневным же искушением в пустыне заплатил за сие Искупитель, «достойно внимания» (Филарет, митрополит Московский. Начертание Церковно-Библейской истории. М., 1866. С. 13).

вернуться

12

И сказал змий жене (Быт. 3, 1)... Разве природе змей свойственно было говорить? Конечно, нет. Из этого-то, именно, обстоятельства, а также из того, что райский змей действует разумно и по предначертанному плану, с целью погубить человека, — открывается, что это было не простое животное, но что в нем скрывалось некоторое высшее существо и притом злое и богопротивное. Это существо, этот искуситель первых людей в раю, называется в Слове Божием древним змием, диаволом, сатаною (Откр. 20, 2; Зах. 3, 1), человекоубийцею от начала, отцом лжи (Ин. 8, 44).

И сказала жена змию (ст. 2)... Как не ужаснулась Ева при виде говорящего змея и не удалилась? До падения своего наша прародительница не могла испытывать страха ни пред каким животным, как повелительница и госпожа всей земли. Но, конечно, она ни одной минуты не сомневалась, что пред ней — не змей обыкновенный, а какой-нибудь небесный посланник, принявший его форму и желающий разъяснить ей заповедь Божию: светлый ум Евы не мог, конечно, допустить словесного дара в простом животном и предположить, чтобы животные могли лучше, чем она, понимать волю Божию. Видя пред собою только змея, она не поддалась бы обману.

вернуться

13

Филарет (Дроздов), митрополит Московский. Записки на Книгу Бытия. М., 1867. С. 43.