Если я когда-нибудь закончу эту попытку написать автобиографию, то назову её «Я жила двумя жизнями». С тех самых пор, как я пришла к гуру Рампа в 1972 году, моё существование стало двуликим Янусом — сочетанием духовного совершенства и борьбы с прошлым, которое мне так и не удалось отринуть. И до сих пор часть меня заперта в богемном мире, в который я вошла ещё подростком, и конечно же, моя сексуальная и лекарственная невоздержанность сильна и сейчас. Я собиралась написать о своих духовных приключениях, но теперь, когда я выбита из колеи, они всё время от меня ускользают. Вколов себе героин, я могу часами счастливо пялиться на свою туфлю, так что думаю, рассказ о наркотическом тумане, что окутывал мою жизнь — тоже достижение. Скажем так, взгляд со стороны на ход моей жизни почти не раскрывает этапы духовного пути, что вдохновил лучшие из события. Мне стыдно за многое из того, что я делала, но мне кажется важным написать и об этом, чтобы я могла оставить такие воспоминания позади. Ллойд, я безумно рада, что я твоя мать, но то, что я оставила тебя, навсегда переполнило меня бесконечными стыдом и сожалением. Единственное моё настоящее достижение в шестидесятые — это то, что я дала тебе жизнь. Я потеряла тебя в 1962 году, а сейчас, спустя двадцать лет, моя жизнь вышла из-под контроля, закружившись в водовороте. Гуру Рампа — моя скала, на протяжении в течение семидесятых, главный источник радости и утешения для меня. Бог — первый и последний, Альфа и Омега[220]. Он для меня — всё. Я не чувствую в себе цельности, и Рампа говорит, что я разделена и стою сама против себя. Я готова к смерти; Рампа говорит, что смерть — лишь иллюзия. Я пока не разумею, но Рампа принесёт мне Истину. Завтра я сяду писать «Фантастический полёт», хронику моего путешествия с гуру Рампа в год тысяча девятьсот семьдесят четвёртый Господа нашего. Боже, научи меня быть орудием Любви Твоей. Позволь любить только во имя твоё. Любовь порождает любовь. Что отдаёшь, то и получаешь. Я должна научиться терпению и стойкости. Должна научиться, как обращаться с орудиями; должна помнить, что гораздо важнее узнать рецепт, чем эффект. Любовь превыше времени и пространства. Любовь — это всё… Ллойд, если ты прочтёшь это, когда меня уже не станет, помни, что я тогда буду в месте гораздо лучшем, чем то, в котором я жила.
Послесловие Ллойда О'Салливана: выдающаяся наркоманка
Она (мама), Джилли О'Салливан, умерла в квартире дома 104 по Кембридж-гарденс 2 декабря 1979 года; в 6 утра в воскресенье, 3 декабря, её обнаружила мёртвой в кровати Мэриен Мэй — так записано в протоколе. Власти, похоже, практически спустили на тормозах расследование обстоятельств её смерти — в деле необычайно мало официальных данных. Пол Уэйд, сотрудник коронерской службы, который проводил опознание тела моей мамы, а потом расследование, видно, ни на шаг не отклонялся от того, чтобы расценивать все обстоятельства её кончины как не вызывающие подозрений. В составленном им протоколе почему-то опущено, что Мэриен Мэй смогла попасть в её (мамину) квартиру в цокольном этаже, потому что входная дверь, ведущая прямо в помещение, была открыта. Пожалуй, излишне уточнять, что она (мама) терпеть не могла холода, и не в её привычках было оставлять в декабре входную дверь открытой. Это, и ещё то, что она была обнаружена в постели обнажённой, определённо даёт основания подозрения, что её смерть произошла при тёмных обстоятельствах. В ходе своего беглого расследования коронер Уэйд разговаривал только с двумя из её (маминых) подруг, но обе они, и Мэриен Мэй, и Неола Шотт, точно знали, что за три недели до смерти она прошла курс лечения от героиновой зависимости. Несмотря на это, коронер Уэйд предпочёл использовать мошенническое заявление мамы от 1975 года на вакансию социального работника в Вестбурнском проекте как убедительное доказательство того, что ко времени её смерти употребление наркотиков давно осталось для неё в прошлом. Большинство копов, работавших в западном Лондоне в конце семидесятых, узнали бы в первом рекомендателе, подписавшем этот документ, одну из главных фигур местной наркокультуры — да одно только имя Алекса Трокки должно было вызвать у коронера Уэйда подозрения насчёт того, было ли данное заявление правдивым. Как этот документ вообще попал в руки коронера Уэйда — об этом я могу только догадываться, но поскольку он не был возвращён её (маминым) родным, остаётся считать, что он не был обнаружен среди бумаг в квартире. Действительно — её (мамин) дневник, который даёт свидетельства тому, что она продолжала употреблять героин, был при ней, когда она умерла, тогда как большинство других её вещей на момент её смерти находились у родных и друзей. Предоставляю читателям сделать собственные выводы о том, почему коронер Уэйд оказался достаточно настойчив в поисках двусмысленного, фальшивого и устаревшего документа, который окончательно убедил его в том, что в последние годы перед смертью она (мама) не употребляла наркотики — в то время, как более свежим, доступным, но говорящим об обратном письменным свидетельствам значения придано не было. Одним из итогов расследования Уэйда было то, что не было проведено токсикологического анализа тканей её (маминого) тела, хотя на самом деле обстоятельства её смерти безусловно требовали такой экспертизы. Если б её сделали, результаты практически наверняка сильно повысили бы вероятность подробного дознания по факту её (маминой) смерти.