Джилли О'Салливан: Я чувствовала себя покинутой.
Р. Д. Лэйнг: Важно определить, было ли это тем, что ты чувствовала на самом деле.
Джилли О'Салливан: Это была ревность. Я и не подумала, что на неё напали. Именно поэтому я и хотела, чтобы ей было плохо. Долгие годы я сочувствовала отцу, а у мамы тем временем проблемы с алкоголем и таблетками становились всё серьёзнее. Я не любила, когда они физически проявляли неприязнь друг к другу, просто терпеть этого не могла, но я почти понимала: он бил её, потому что она была мерзкой. Когда она была пьяна, то становилась совершенно омерзительной тварью. Рядом с отцом, с его любовью, я чувствовала себя гораздо спокойнее, чем рядом с матерью. С ней я никогда не чувствовала себя в безопасности. Она то и дело говорила, что любит меня, но я никогда ей не верила. К матери я испытывала что-то вроде любви-ненависти.
Р. Д. Лэйнг: Я хочу услышать подробнее об этом чувстве любви-ненависти; постараемся отделить одно от другого.
Джилли О'Салливан: Когда она не напивалась, когда она была трезвой, она была необычайно… [пауза] …любящей. Но как только она прикладывалась к бутылке, так сразу же начинала меняться. Она сразу начинала с невероятной силой придираться ко всему. Помню, она обзывала меня по-всякому. Так оскорбительно; я ненавидела её.
Р. Д. Лэйнг: В чем именно она была оскорбительна?
Джилли О'Салливан: Обычно она начинала с того, что всячески оскорбляла бабушку, она ужасно ревновала меня к ней. И ещё у неё была очень сильная фиксация на её отце, и вот она начинала бесноваться: мол, она не любит свою мать за то, что та не любила её отца. Разорялась насчет того, какой у неё был замечательный папа, и какая же гадина её мать. Потом начинала орать, что мой папа — поганый лжец, и что он ей все время изменял. А уже потом переходила на то, какая я ужасная, вся в отца.
Р. Д. Лэйнг: А что твой отец говорил тебе о твоей матери?
Джилли О'Салливан: Он говорил, что она опять напилась, и отпускал уничижительные реплики в её адрес. И это мне тоже не нравилось. Я очень не любила ни когда мама оскорбляла отца, ни когда отец унижал маму.
Р. ДЛэйнг: Тебе не нравилось, что между твоими родителями всё время росло и крепло чувство дисгармонии?
Джилли О'Салливан: Когда я оставалась с матерью, мне хотелось быть с папой, и когда оставалась с отцом — хотелось к маме; а когда я оказывалась с ними обоими, мне не хотелось видеть вообще никого из них. Они никогда по-настоящему не любили меня. [Долгая пауза] После смерти Синке я почувствовала, что вместе с ним умерла какая-то часть меня. Пока Синке был жив, я чувствовала себя цельной, мне было хорошо. Мы могли поговорить — не обо всём, но очень о многом. Почти всё время говорили о революции. Много обсуждали стратегию и тактику. А вот о чём не говорили никогда, так это друг о друге. Когда мы физически были рядом, у нас настроение совпадало — один в один. Не всегда рядом с Синке было невероятно хорошо, но мы пребывали в гармонии друг с другом. Пока я была с ним, я никогда не ощущала необходимости спрашивать «а ты меня любишь?». Просто он мог сказать одно, а буквально в следующий момент — совершенно противоположное, и я от этого ужасно расстраивалась и уже не чувствовала гармонии между нами.
Аферист, который завёл весь мир
В шестидесятые, особенно в их начале, круг андеграунда был очень узок. Достаточно быстро все становились знакомы друг с другом. Один человек вёл к другому — впрочем, бывали и случайные встречи. Спустя всего два месяца после рождения Ллойда за выпивкой в Кенсингтон Парк Отеле я разговорилась с ребятами, которые заправляли первым крупным каналом контрабанды травки в Европу. Номер один в этих операциях я буду называть Марко Поло — сейчас он живет в Соединённых Штатах, но мы поддерживаем контакт. Последний раз мы с Марко виделись полтора года назад в Калифорнии. В начале шестидесятых Марко развозил наркоту по Европе под обшивкой разных машин, в середине шестидесятых пользовался яхтами; у него была крупнейшая оперативная база на Среднем Востоке, пока в Лондоне не сунули за решётку его «лейтенантов». После этого по травке «нумеро уно» стал Томми Грэхем. Когда Грэхема и моего бывшего соседа по квартире Мэтта Брэдли загребли в Лоррахе[177], Говард Маркс использовал открывшуюся при этом возможность обскакать в организации многих, в том числе Чарли Рэдклиффа[178]. Доставка груза наркоты у Грэхема обычно проходила самолётами, под прикрытием пакистанских дипломатов, а потом травку развозили машинами по всей Европе.
178