— Понимаешь, — сообщил Брэдли, — только что семь разных мужиков кончили мне кто в рот, кто в задницу. По одному за каждый день недели.
— Если говорить о Ронни, то его надо числить понедельником, — ответила я.
— Семь человек получили со мной свой кайф, а я уже несколько недель не кончал.
— У тебя есть две руки, одна правая, другая левая. Так что все претензии — к самому себе.
— Я ведь фиктивный отец твоего ребёнка — могла бы и обо мне побеспокоиться.
— На меня в плане перепихнуться не рассчитывай. Что, ни один из семерых так и не предложил тебе подрочить?
— У меня нет сексуального влечения к мужчинам, я делаю всё это только из-за денег.
— А как тогда насчет женщин?
— Ну да, я бы хотел переспать с женщиной.
— Что, с женщинами до сих пор не доводилось?
— Может, покажешь, как это делается?
— Не покажу, а подскажу. Берёшь часть своего навара за сегодня, идёшь на Бэйсуотер-роуд и спрашиваешь одну из стоящих там женщин сколько с тебя.
— Но я же почти что отец твоего ребёнка. В ближайшие месяцы, пока суд будет рассматривать твой иск к Реджи, в глазах властей я буду ответственным за то, чтобы наставить тебя на путь семейный. И вообще, с сегодняшнего дня мы спим в одной постели.
— Ещё чего! Ты спишь на кушетке.
— Тебе будет одиноко на этой двуспальной кровати.
— Нет.
— Я скажу Ронни, что ты ко мне плохо относишься.
— Это твоего сутенёра не колышет.
— Но я тебя люблю.
— Да отстань ты! Мы же только что познакомились.
— Я тебя и раньше видел, когда бывал с Ронни в «Генерале Гордоне».
— Ну ладно! Зато я тебя уж точно не люблю.
— Если ты хоть чуточку постараешься, ты меня полюбишь.
— Такого как ты вообще вряд ли кто сможет любить.
— А как же моя мама?
— Если бы она тебя любила, ты был бы поуверенней в себе. Она наверняка тебя забросила. Любила других своих детей сильнее, так?
— А что, ты считаешь, что я не уверен в себе?
— Да.
— Я тоже так думаю — а значит, кое в чём мы уже согласились.
— Ну раз в этом вопросе у нас согласие, значит, распределение спальных мест — тем более не проблема. Я займу кровать, а ты располагайся на кушетке.
Примерно так и продолжался этот бессмысленный разговор, пока не настали предутренние часы. В конце концов я устала и отправилась в кровать. Брэдли же выждал немного, а потом, решив, что я уже сплю, забрался ко мне. Пришлось надавать ему по морде, и только тогда он наконец согласился, что его место — в другой комнате. Это была война нервов, продолжавшаяся пять лет. Ронни Крэй и его ребята дали мне ясно понять — я должна жить на Бассет-роуд вместе с Брэдли. Крэи умели устрашать — приходилось делать, как они велели. В честном поединке (а я не всегда сражалась честно) я вполне могла добиться от Брэдли того, что мне было нужно — но против Ронни Крэя у меня не было шансов. Меня вовсе не удивило, что в конце шестидесятых Крэи загремели за убийство. Их имена были связаны с такими жуткими преступлениями, что копы, чтобы спутать концы вокруг настоящего дела, распространили слух, будто их дружок, Фредди Миллс, в середине шестидесятых был убийцей шести проституток из западного Лондона. Позже я ещё расскажу об этих убийствах и Джеке Раздевателе[32], которого так и не поймали. Не считая отъездов в Европу на несколько месяцев в год, мне удалось зажить своей жизнью подальше от Мэтта Брэдли только в 1966 году. И даже тогда это было чуть ли не за углом, на Элджин-Кресчент. Ронни Крэй так никогда окончательно и не потерял интереса к Брэдли, и мне было велено оставаться вместе с этим гадёнышем, который целых пять лет строил из себя моего дорогого гражданского мужа. Однажды вцепившись в кого-нибудь, Крэи уже не ослабляли хватку. У меня не было шансов выиграть в суде дело против Реджи. А когда близнецы решили, что моего сына Ллойда отдадут на усыновление, они принудили меня пройти через всё это. Когда настало время подписывать заключительные документы, я сбежала в Испанию и вернулась в Лондон только через несколько месяцев, с твёрдым намерением забрать Ллойда и жить с ним — но Крэи и их прихвостни перехватили меня и отвезли в Найтсбридж, в агентство по усыновлениям, и там силой заставили подписать те самые заключительные документы. Присутствовали три очень деловых типа, не обращавших внимания ни на мои слезы, ни на то, что по обе стороны от меня возвышались два здоровенных лба, которые непрерывно угрожали искромсать мне лицо, если я не поставлю подпись где надо. Был ноябрь, и все до единого смотрели на меня как на неприятную помеху, из-за которой всё это дело (которое они именовали «деловой транзакцией») не удалось окончательно завершить ещё тогда, давно, летом.
32