– Всё, что захотят, отнимут! – выкрикнул за воротами какой-то юнец.
– За жёнами, невестами придут! – крикнул другой.
И во двор постепенно, один за другим, просочились молодые неженатые парни – Табар, Ёрак, Сухроб, Дахмарда, Паймон, Динак – и встали позади Шера.
– Завтра, когда рассветёт, соберём молодёжь, возьмём оружие, какое есть, и пойдём на пастбище, – сказал Шер. – Прогоним вазиронцев, поставим караул.
– Зухуршо… – начал престарелый Додихудо.
Шер, не дав ему договорить, воскликнул запальчиво:
– Трусость! Мы…
Но и он не сумел закончить.
– Щенок! – гневно крикнул раис. – Невежа, хайвон, животное! Почему старшего перебил?! Кто тебя учил?! Себя и своего отца опозорил.
Шер повинился, хотя и с достоинством:
– Извините, муаллим. Пожалуйста, извините. Я невежливым быть не хотел, непочтительность невольно проявил, вашу речь прервал… Собирался только сказать, что Зухуршо в наше ущелье мы не пустим. В узких проходах завалы, засады устроим, он не пройдёт.
Додихудо покачал головой:
– Даже если враг с муху, считай, что он больше слона.
Шер не ответил, лишь сказал:
– Завтра, – и двинулся со двора.
Молодёжь потянулась за ним, но престарелый Додихудо встал у выхода и раскинул руки, преграждая путь:
– Мы, старики, запрещаем! Не даём разрешения начать войну.
В недавние времена ни одна душа не осмелилась бы молвить хоть слово поперёк. Сейчас толпа на улице взорвалась криками:
– Война!
– Сдурели? Против стариков идёте!
– Война всех погубит!
– Сколько терпеть можно?! Война!
– Прав Додихудо!
И послышалась в общем гомоне возня, предвещающая начало драки. Тогда мулло Раззак, отошедший прежде в сторону, вышел на свет и поднял руку.
– Мулло! Мулло дайте сказать! – крикнул кто-то.
Не сразу, но народ затих. Мулло сказал:
– Коли нет меж вами согласия и даже стариков не слушаете, то спросим у святого эшона Ваххоба. Как они решат, так и поступим.
Все загомонили, соглашаясь.
– Уважаемых людей пошлём, – сказал мулло.
– К эшону! – завопил Горох, вырвал из рук Джава фонарь и вознёс над головой. – Для народа я на всё готов. Почтенным людям путь освещать буду.
И усмехнулся хитро – ловко, дескать, примазался к делегации.
В народе заворчали:
– Не дело это Шокира к святому эшону допускать.
Однако из уважения к покойному Ибоду не стали затевать свару над его телом.
Отправились мы в путь – раис, престарелый Додихудо, Гиёз-парторг, Шер и я. Шокир ковылял впереди, как легендарный герой с факелом, ведущий за собой народ. И я, выплыв на миг из глубины своего горя, невольно усмехнулся: наш Шокир – к каждой чашке ложка, к каждой лепёшке шкварки. Да только ложка кривая, а шкварки прогорклые. То ли родился таким, то ли судьба искривила после того давнего случая…
Шокир в то время учился в Душанбе, приехал домой на каникулы. Мать сварила похлёбку из гороха, его любимую, он наелся до отвала, пошёл на вечерний намоз. Молиться начальство запрещало, мечети в Талхаке не было, но люди собирались в алоу-хоне, доме огня. Шокир, как все, расстелил молитвенный коврик, стал совершать ракаты. Едва согнётся, как сзади кто-то шепчет: пу-у-у-уф. Коснётся пола лбом, а сзади: фу-у-уф. Сначала тихо, затем всё громче. Уже ворчит: хрр. Рычит: дрр, дррр! Соседи отодвигаются, да отодвинуться некуда. Ни дыхнуть, ни захохотать. В мечети смеяться – грех. А бедняга Шокир до конца намоза наружу выбежать не мог. И зловонное рычание сдержать был не в силах. С тех пор и прозвали его Горохом.
От позора сбежал он из Талхака и пропал. Даже на похороны отца и матери не приезжал. Никто не знал, где он жил, чем занимался. Когда война началась, как щепка с крыши упала: Шокир вернулся. Хромой, без чемодана, без узелка, в том же старом костюме, в котором и по сей день ходит. Что с ним приключилось, от какой беды прятался – кто ведает? Наверное, совсем некуда было скрыться, раз в Талхак приехал. На пустое место. Сёстры замужем, в доме отца дальние родичи-бедняки живут. Они его и приютили. Кривой, злобный, он желчность свою вначале не выказывал. Гордый человек, нищеты стыдился и искоса, с опаской в людей вглядывался – помнят ли?
Сейчас он ковылял по тропе впереди меня. Мы к тому времени миновали верхний мост через Оби-Санг и поднимались к святому месту – мазору. Я спросил:
– Шокир, зачем людей будоражил?
Как ни удивительно, он ответил искренне:
– Увлёкся я, брат…
– Если этак поступать, никакого авторитета среди народа не будет.
Он остановился, опустил фонарь.
– Это вы, уважаемые, богатые, за свой авторитет дрожите. Шокиру терять нечего. Думаешь, сладко мне у вас? Живу как на зоне. Старики – как вертухаи. За каждым шагом следят. Куда идёшь? Что несёшь? Почему то сказал? Почему так сделал? А я зэком быть не желаю. Я, может, сам вертухаем стать хочу.