Бахшанда никогда не была покорной, а ревнивой — всегда. Прежде воевала с Дильбар за женское главенство в доме. Теперь появилась Вера, началась новая война. Так и проходят наши дни.
А сегодня утром Ибод, мой племянник, закричал во дворе:
— Дядя Джоруб! Эй, дядя Джоруб!
Я вышел к нему. Ибод стоял в воротах, опершись на длинный посох из дерева иргай, закаленный огнем и отполированный временем. Красавец парень, в младшую мою сестричку. Лицо смуглое, гладкое, солнцем и ветром как пастушья палка вылощенное.
— Мы овец пригнали.
С холодами мы отгоняем овец на зимовку в Дангару, за сотни километров от наших мест, а весной возвращаем обратно. Перегон — дело трудное и для пастухов, и для овец.
Я крикнул:
— Эй, женщина, принеси сумку.
Наедине зову жену по имени, но приличия должно соблюдать даже при племяннике. Дильбар вынесла кофр с медикаментами. Ибод сумку перехватил:
— Дайте, дядя, я понесу.
Повесил кофр на шею, мы вышли из кишлака и двинулись вверх по тропе, ведущей к Сарбораи-пушти-санг, летнему пастбищу.
Когда-то наши предки договорились с соседями пользоваться пастбищем сообща и попеременно. Один год паслись стада Талхака, а на следующий — скот Дехаи-Боло. Но потом во времена эмира Музаффара некий богач из верхнего селения силой завладел общей землей и объявил ее своей собственностью и даже, говорят, ездил в Бухару, чтобы выправить на нее бумаги. Звали его Подшокулом, но прозывали Торбой. Рассказывают, что он, чтобы потешить эмира, целый чайник лошадиной мочи вылакал, и эмир Музаффар так развеселился, что Торбе пастбище отдал. Односельчане Торбы говорят: он пить отказался, эмир за мужество ему не только пастбище пожаловал, но и чином наградил. Другие говорят: вазиром, министром назначил. Мы поэтому их, людей из верхнего кишлака Дехаи-Боло, «вазирами», царскими министрами, зовем, а кишлаку имя Вазирон присвоили.
Было не было, однако Торба пастбищем завладел и стал брать плату с тех, кто пас там скот. Только после революции справедливость была восстановлена, отдали пастбище нашему кишлаку в полную собственность. На краю его лежит огромный дед-камень, обломок скалы, обросший чешуйками мха, живого и мертвого. Из-под мохового покрова проступают загадочные знаки, которые выбили наши древние предки. Ныне никто уже не знает, о чем те знаки говорят. Священный этот камень исцеляет от многих болезней, а потому невдалеке от него — там, где тропа вступает на пастбище, — высится харсанг, большая куча камней, которую сложили в знак благодарности те, кто приходили лечиться…
К середине для мы с Ибодом поднялись к дед-камню. Слева от него стоит домик, сложенный из скальных обломков. Рядом на траве был расстелен дастархон, лежали переметные сумы, не разобранные после дороги. На каменном очаге установлен большой котел, и Гул, пастух, шуровал в вареве шумовкой. Овцы паслись невдалеке на пологом склоне. Завидев меня, Гул поспешил навстречу.
— Хорошо, что пришли, муаллим. Неладные дела. Кто-то гонит сюда отару. Джав поехал посмотреть, кто такие. Муаллим, что делать будем?
— Пойдем навстречу.
Мы спешно направились к верхнему, восточному краю. Потом я увидел, что из-за среза возвышения, ограничивающего пастбище, вылетел всадник. Это был Джав, один из наших чабанов. Подскакав, крикнул, не сходя с лошади:
— Вазиронцы идут!
И тут из-за гребня выскочили три собаки. Наши псы молча ринулись к ним. Впереди летел Джангал, огромный алабай-волкодав без ушей и хвоста, за ним — молодой кобель. Наши псы встретились с чужаками, обнюхали взаимно друг друга и разошлись шагов на десять. Каждая стая отступила в сторону своей отары. Будь силы равны, начали бы драться. Но чужаки без драки признали превосходство наших собак. Джангал поднял ногу и помочился. Показал: вот граница моей территории, и сел охранять рубеж. Чужой вожак обозначил свою границу, за ней уселся его отряд.
Мы поровнялись с Джангалом, несущим стражу, и в это время на гребне показалась фигура человека, а вслед за ней — овцы. Отара сползала вниз по склону, как стекает густая патока, если накренить деревянное блюдо.
Человек, шагавший впереди овечьего гурта, был мне знаком. Это Ёр, пятидесятилетний мужик, силач, богач, прямой праправнук Подшокула, того самого Торбы. Удивительно, что столь богатый и уважаемый человек шел со стадом как простой пастух.