— А я поверила в это… Я чувствую себя бесконечно виноватой перед тобой, Дэмьен.
— Не надо, не надо, — поспешно прервал ее он. — Это я виноват, что принял всерьез нелепое до абсурдности известие о том, что ты любишь другого… Поэтому-то я и не пришел в ту ночь в твою спальню. Я предпочел считать, что ты решила выйти за меня с горя, вопреки той любви, которая светилась в твоем взгляде, когда он был обращен на меня!
— А я так ждала тебя в ту ночь… Так, значит, теперь ты веришь, что я тебя люблю?
Жаркий поцелуй оказался красноречивее всякого ответа.
— Я тоже люблю тебя, глупышка! Люблю с того самого мгновения, когда впервые увидел тебя, испуганную, раскрасневшуюся, в соблазнительной кружевной ночной сорочке…
Мишель счастливо засмеялась.
— А я полюбила тебя еще раньше, тогда, когда ты впервые поцеловал меня так, как никто в жизни! Господи, сколько времени мы потеряли из-за моих глупых сомнений! В глубине души я всегда верила тебе, но так боялась снова обмануться, что не решалась довериться зову сердца… И едва не поплатилась за это.
Дэмьен поймал ее руки и горячо прижался к ним губами.
— А я, как совершенный осел, пытался убедить себя в том, что ты ничем не лучше Элеонор… Что стоит мне признаться в глубине своих чувств, как ты подобно сестре оттолкнешь меня, смеясь.
— Никогда! — горячо возразила Мишель, крепко прижимаясь к мужской груди.
— Похоже, прошлый опыт едва не сыграл с нами дурную шутку, — усмехнулся Дэмьен. — Обжегшись на молоке, мы оба дули на воду, подвергая тщательному анализу и сомнению искреннее чувство… Я так ругал себя за то, что дал тебе уйти! Знал, что тебя обманули, и все-таки винил тебя за это! «Раз моя жена, — рассуждал я, как непроходимый тупица, — смогла поверить, что я способен на подобные гнусности, значит, она недостойна моей любви. Она такая же, как и все, по крайней мере, ничуть не лучше других. Если бы Мишель захотела узнать меня получше, то сразу же поняла, насколько нелепы все ее подозрения».
— Я хотела узнать тебя получше, любимый.
— Знаю, но я не позволял тебе этого сделать! Я замкнулся в себе, старался пореже оставаться с тобой наедине, заставлял себя думать только о бизнесе, хватаясь за работу, словно утопающий за соломинку. Я так боялся, что меня обманут вновь, что в конце концом обманул сам себя, едва не лишившись из-за этого самого прекрасного, что было в моей жизни, тебя, любимая!
Мишель потерлась щекой о его щеку.
— Мы слишком много лгали друг другу, но больше не повторим подобных ошибок. Все плохое осталось позади. Обещаю, мы будем очень счастливы, мой милый!
Дэмьен еще крепче прижал Мишель к сердцу.
— Рядом с тобой я никогда не перестану благодарить судьбу за то, что она ниспослала мне самую чудесную женщину на свете.
Мишель засмеялась и несильно щелкнула мужчину по носу.
— Кажется, ты опять начинаешь говорить неправду? А как же уговор больше никогда не лгать друг другу? Ай-ай-ай!
— Виноват, — с притворным раскаянием произнес Дэмьен. — Но для меня ты и в самом деле самая прекрасная женщина на земле!
— А ты для меня — самый прекрасный мужчина, — призналась Мишель.
Словно бы вспомнив что-то ужасное, Дэмьен вдруг застонал:
— О-ох!
— Что случилось, родной? — испуганно спросила Мишель.
Он застонал пуще прежнего.
— Я вспомнил, что не успел покаяться перед тобой в своем самом страшном грехе.
— Каком? В том, что вот уже пять минут как не целовал меня?
— Страшнее. Помнишь, перед свадьбой я обещал, что мы проведем медовый месяц на необитаемом острове, наслаждаясь теплым морем, песчаными пляжами, тропическими фруктами и любовью друг друга?
— Причем голышом! — смеясь, добавила Мишель. — Конечно, помню. А что?
— А то, что у нас вообще не было никакого медового месяца. — Дэмьен удрученно вздохнул. — Но, надеюсь, это еще не поздно исправить.
— Каким же образом?
Он, было усевшийся рядом с Мишель, вдруг опустился на одно колено и патетически произнес:
— Миссис Дэмьен Блейдстоунс, согласитесь ли вы провести чудесный медовый месяц с вашим смиренным слугой и преданным мужем? Во искупление того, что данное мероприятие оказалось отложенным на целый год, поцелуи и ласки обещаются в двойном размере.
Принимая игру, Мишель царственно кивнула.
— Хорошо, но только при двух условиях.
— Каких же, моя повелительница?
Мишель загнула один палец.
— Во-первых, отныне ты станешь называть меня не иначе как Джинджер.
— С удовольствием, моя рыжеволосая обольстительница!
— А во-вторых, — произнесла молодая женщина, невольно краснея, — мне хотелось бы получить обещанные поцелуи и ласки авансом.