— Может быть… это не моё дело, Рейган, — начинает Рания, глядя на меня и оценивая моё очевидное замешательство. — Может быть, мне убраться там одной.
— Нет. Я должна сама.
Глубоко вздохнув, я кладу руку на дверную ручку и толкаю её. Двуспальная кровать вдоль дальней стены, сшитое вручную одеяло. Стол под окном, банка из-под ручек, стопка спортивных журналов. Бейсбольные и футбольные плакаты на стене, а также разворот из выпуска спортивного иллюстрированного издания «Купальники». Я качаю головой. Мальчишки. Книжная полка между столом и кроватью, набитая старыми научно-фантастическими романами, вестернами, каким-то Томом Клэнси. Я достаю «Игры патриотов», открываю переплет; да, это Хэнка.
Боже мой, Хэнк. В последнее время он очень плохо себя чувствовал, лежал в больнице. Мы с Дереком на днях навестили его, я и Ида стояли за дверью, пытаясь не подслушивать, как Хэнк и Дерек болтали о том, о сём, но, в конце концов, разговор стал серьёзным. Про Корею и Афганистан. И как справиться с жизнью после войны.
Мотаю головой. Сейчас я не могу думать о Хэнке.
Я кладу книгу вместе с остальными произведениями в пустой ящик. Вскоре полка опустела. Все книги старые, с загнутыми уголками страниц, тысячу раз прочитанные. У большинства на внутренней стороне обложки инициалы Тома. Рания берет корзину с книгами, выпихивает её в коридор, и мы двигаем полку. Я смеюсь, когда нахожу между ней и стеной заначку журналов «Плейбой» - в пределах досягаемости руки лежащего на кровати мальчика. Выбрасываю их, отчаянно сопротивляясь образу Тома-подростка, дрочащего на какую-нибудь глянцевую модель. Кончается всё тем, что я снова и смеюсь, и рыдаю, когда натыкаюсь другое место – между матрасом и пружиной кровати. Там ещё больше порно, а также сплющенная пачка «Кэмел Лайтс» и что-то похожее на двадцатилетний полукопченый косячок. Боже, Том. Какой хулиганский мальчик…
Рания запихивает одежду Тома из комода и шкафа в несколько сумок, завязывая их, прежде чем я её рассмотрю. Мы снимаем плакаты со стены, снимаем с кровати простыни и одеяло. Простыни выбрасываем, одеяло я оставляю для Томми. Прапрабабушка Тома шила его несколько десятилетий назад.
Я плачу, пока мы убираем комнату. Полы пропылесосили, кровать, комод и стеллаж убрали в угол одно под другое. Контейнеры с мусором мы оставили на верху лестницы, чтобы мужчины унесли их в амбар. И, наконец, я снова стою в дверном проеме, глядя на то, что сейчас является просто ещё одной спальней.
— Ты сильная женщина, Рейган, — говорит мне Рания.
— Это просто хлам.
Рания качает головой:
— Нет. Наше имущество, вещи вроде тех, что в этих ящиках, это не просто одеяла и книги. Это воспоминания. Мне кажется, они как будто держат в руках части нас самих. Маленькие кусочки нашей души. Поэтому нелегко увидеть их или почувствовать дух потерянного любимого человека, который живет в этих вещах.
— Ты говоришь так, как будто знаешь это не понаслышке.
— О, да. До того, как я встретила Хантера, я тогда была маленькой девочкой, — она смотрит в пространство, размышляет, вспоминает. — Шла первая из войн. Моя тетя Мейда, она была последним членом семьи, которую мы с братом потеряли, она сильно болела. В честь неё названа моя дочь, просто чтобы ты знала. Она умерла. Я имею в виду мою тетю Мейду. Она умерла, и мы с Хасаном остались одни. У неё было мало вещей. По-моему, только расческа. Может, маленькое ручное зеркало. Когда бомба разрушила дом, всё, что у меня было, всё, что осталось от мамы, папы, тети Мейды и дяди Ахмеда – всё исчезло. Тогда я была слишком озабочена выживанием, чтобы думать об этом. Но сейчас… Я хотела бы, чтобы у меня было что-нибудь от них. Расческа тёти Мейды. Я помню, как она расчёсывала волосы незадолго до смерти дяди Ахмеда. Расчёсывала, расчёсывала и расчёсывала, пока её волосы не засияли, как ночное небо, черное, с сияющими звездами. Жаль, что у меня нет этой расчёски, — Рания качает головой, отгоняя воспоминания. — Немного не твоя ситуация. Но похоже.
— Интересно, где дети? — спрашиваю я, чтобы сменить тему.
Рания пожимает плечами:
—Наверное, трутся неподалёку от мужчин. Кто знает? Думаю, скоро объявятся.
Мы спускаемся на первый этаж. Томми и Мейда смотрят телевизор, Эмма заснула на тюке, играя. Мы с Ранией решаем отдохнуть, потому что, на самом деле, нам нечем заняться, кроме как продать дом и упаковать ручную кладь.
Хантер и Дерек возвращаются в шестом часу.
Хантер немедленно идет к Рании, целует ее:
— Привет, детка. Как насчёт того, чтобы остаться здесь со мной и всеми тремя детьми, пока Дерек и Рейган побудут наедине?
Рания прищуривает глаза на мужа, но читает что-то в его взгляде, какое-то сообщение, которое только они вдвоем могут понять. Она кивает и пожимает плечами:
— Окей.
Дерек берёт меня за руку:
— Пойдём. Прокатимся на машине.
Что-то происходит:
— Мы не можем просто…
— Конечно, можете, — Хантер машет на нас руками. — Мы приготовим ужин и посмотрим кино. Идите.
Я очень этого хочу, потому что с тех пор, как заболел Хэнк, у нас с Дереком не было времени побыть наедине. Чувствую вину за то, что хочу присвоить Дерека себе, тем более что ясно, что Хэнк долго не протянет.
— Давай, детка, — шепчет Дерек мне на ухо. — Всего час или два.
— Ладно, — вздыхаю я. — Дай мне привести себя в порядок.
Дерек просто тянет меня за руку, вытаскивая наружу:
— На фиг, мы просто будем пахнуть, как лошади.
Я снова вздыхаю и позволяю ему утащить меня в сарай. Я седлаю Генри, он седлает Мирабель. Почему-то я знаю, куда мы идем: на поляну. Я усаживаюсь верхом, позволяя Генри самому выбирать дорогу, наслаждаясь прохладой вечера, Дерек едет рядом со мной, улыбаясь мне время от времени.
Он определенно что-то задумал.
Моё сердце начинает колотиться, когда я пытаюсь не надеяться, что он планирует то, что я думаю, он планирует.
Не-не-не. Даже не думай об этом. Ты любишь его, он любит тебя. Это всё, что тебе нужно. Хотя это не так…
И вот я еду верхом и смотрю, как покачивается его спина. К тому времени, как мы въехали на нашу поляну, я оградила себя от надежд. Тем не менее, когда он останавливает Мирабель на поляне, медленно и осторожно спешивается, перекладывая вес на здоровую ногу и прыгая для равновесия, я понимаю, что происходит что-то значительное.
В центре поляны расстелено огромное одеяло. Стоит корзинка для пикника. Бутылка шипучего виноградного сока, два бокала. Вместо свечей походный фонарь – это же лес.
— Дерек? — я соскальзываю с Генри. — Что происходит?
— Пикник, детка, — он берёт у меня поводья, привязывает обеих лошадей, чтобы они могли пастись. — Садись.
Я сажусь. Дерек оставляет лошадей не рассёдланными, садится рядом со мной на одеяло. Снова улыбается мне, лезет в корзинку.
— Её собирали парни, поэтому набор скудный. Немного сыра «Бри» с крекерами, колбаска, фрукты… — приподнимает бутылку с соком. — Это вместо вина, потому что сейчас тебе нельзя алкоголь.
Паниковать ведь ещё рано, да?
Мы едим, говорим о случайных вещах, которые приходят в голову. Наконец, Дерек бросает на меня взгляд, который говорит, что он собирается сказать что-то важное. Моё сердце сжимается, поднимается к горлу.
— Так, — он наливает нам ещё сока, чешет кожу там, где нога соприкасается с протезом. — Я много думал об этом. Я хочу сделать карьеру физиотерапевта. Делать то, что парни в спортзале сделали для меня. Мне нужно изучить несколько курсов, чтобы получить сертификат, но это не займет много времени.
Мне бы не чувствовать себя разочарованной, но я чувствую:
— Это отлично, Дерек. Я рада, что у тебя есть план.
— Ну, это только начало. Мои преимущества CRSC (военный термин: критерии оценки и выбора контракта) дают немного пространства для маневра. Мы не сможем долго на это жить, но на первое время будет неплохо, — он берёт меня за руку, трёт костяшки пальцев. — Дело в том, что эту работу я мог бы выполнять в самых разных местах.