— Бульон с гренками есть?
— Бульон… Тёплый… Да он из-под тех же курей, так что не переживайте.
— Вот, еще: ветчина с хреном.
— Жирная очень. Да уж закрываемся, поздно…
— Ясно. А что есть поесть? Чай с каким-нибудь?
— Это можно, — встрепенулась она и занесла карандаш над блокнотом. — Пирожные хорошие.
— И бутерброд, тут написанный.
— Хорошо, с сыром.
Мужчина, не вставая из-за своего столика, спросил у меня негромко:
— Уважаемый, магнитофон не нужен? Купить не желаете?
— Я? Что это? Рекордер? Нет, совсем нет, не необходимо. А почему? — удивился я.
— Разрешите? — И он пересел ко мне. — Обстоятельства. Деньги нужны.
— Да, нужны, — ответил я (как Вы учили отвечать в неясных моментах — повторять последние слова партнёра по диалогу с улыбкой и кивком) и добавил, на всякий случай, что я немец-турист.
— Ну ничего… — с некоторой жалостью успокоил он меня.
Мужчина был лет сорока, вида простого, рубашка мя тая, старая, лицо не очень брито. Он покрутил кружку, я отпил чай, предложил ему бутерброд, он взял, сказав, что знает: слово «бутерброд» вышло из немецких слов «масло» и «хлеб» — только не знает, какое из них «масло», а какое — «хлеб».
Я всегда рад объяснить, если могу:
— «Буттер» — масло, а «брот» — хлеб. С «т» на конце.
— А, ну да, с «т», — понял он. — С «д» — другой коленкор: брод… Не зная броду… Да, вот такой бутерброт… В жизни-то не так всё, как в кино…
И он, хотя я ни о чем не спрашивал, сообщил, что работает на фабрике, встает в семь утра, возвращается в семь вечера, питается вареной картошкой и колбасой, смотрит что попало по ящику и после программы «Время» засыпает. На мой осторожный вопрос о семье ответил:
— Родные умерли, с женой в разводе, детей нет… Была и у меня трехкомнатная квартира, и жена, коза мочёная… Когда с женой разошелся, раздербанили хату на две коммуналки. Мать скоро умерла. Жена ушла. Даже бабу привести стыдно: у одного соседа Васи вечный запой, у другого Васи — понос… — Он махнул рукой. — Так-то жизнь крутит. Вот, штаны последние три года ношу, теперь порвались, а что делать — не знаю. Пару бутылок купил — и вся получка.
Чай и пиво были выпиты. Я не знал, сколько и кому платить, но мужик сказал:
— Оставь ей на столе, она сейчас занята. — (Официантка сидела широкой спиной к нам и тоже что-то объясняла мужчинам в углу.)
Я положил 10 долларов. Вышли.
— Тебе жена надо, смотрит за тобой. — Я не придумал ничего умнее.
— Да я бы рад… А где взять-то?.. Не знаю.
— Дискотека. Или компьютер.
— У меня этих игрушек нету… Ни к чему они мне. Да и девушка даром не нужна. Мне б такую, которая уже все прошла, перебесилась и по хозяйству чтоб… А то эти девушки!.. Одни проблемы с ними, чтоб… Ну и пусть себе гуляет, человеку нужен выход, только пусть комната чтоб в порядке была и на кухне чтоб… Что, она — первая или последняя? А девушкам-то такой, как я, не нужен. Без денег, без квартиры, без ничего — на кой ляд я им такой? И где я этих девушек искать буду, где с ними знакомиться? Для этого ж надо куда-то ходить, где они там… плещутся… а я уж и забыл про всё это… С моей зарплатой не то чтоб ходить куда, а с голоду не подохнуть чтоб… Указов наиздавали прорву, а такого указа, как на 5000 рублей в месяц не подохнуть, нету… А баба, которая перебесилась, всё прошла, такая, может, и пойдет… Ей покой нужен. Бывалые — они понятливые, они то самое, чтоб…
Не зная, что отвечать, я сказал:
— Учиться не попробовал?
— Учиться? — переспросил он. — Как же, хотел в юношестве в геологи пойти, я природу сильно люблю — с палаткой по лесам, рекам… Да жена условие поставила: или я, или геология. Я и пошел на завод. А она меня вскорости бросила: не соответствуешь, говорит, моим требованиям, мозгов у тебя мало… Теперь уж учиться трудно, голова чугунная, не варит совсем, отупел до крайности, да и возраст уже… Как-нибудь уж дотяну, чтоб…
— Дотяну? Что? Куда? — не понял я.
— Жизнь… До пенсии, — просто объяснил он. — 20 лет осталось, дотяну уж как-нибудь… Ну, бывай! — И скрылся в своем подъезде, я даже не успел у него спросить, как идти на улицу, где живет Виталик.
От его рассказа стало тоскливо. И на улице неприятно стемнело, а небо как будто растянулось в красно-розовой злой улыбке.
Когда я пришёл, в комнате никого не было. Я лег за шкафом и долго записывал, что запомнил. Но такое обилие (или изобилие?) всего!..
…Скоро в полусне я услышал сильный шум, какие-то вскрики, вдруг из открытых дверей в комнату начинает хлестать вода, несёт куриные ножки, катит их на меня, а женский голос где-то в панике кричит: «Эй, гад-люры, спилятные хайки там швыканите!» — а мужской голос ей спокойно отвечает: «Пурсинный марасул пробит». «Блуйко кукуина юсинит, сил нет!» — надрывается женский голос, а мужчина в ответ резонирует: «Это ма-расул, болтоёбка, ма-ра-сул отсубинивает, а не кукуина!»