Зачем он сказал, что до Дейзи невозможно добраться. Ведь наверняка просто не пробовал. Если бы он звонил в редакцию, даже в отсутствие Дейзи, кто-нибудь наверняка оставил бы ей записку. Интересно, почему он не позвонил раньше – наверное, чтобы дать ей понять, что пора перестать его дурачить, или просто крутил роман с кем-нибудь другим? Дейзи уже думала о такой возможности. И каждый раз при этой мысли у нее портилось настроение.
Несколько секунд Дейзи смотрела на вершины платанов ничего не видящим взглядом. Потом, когда она стала постепенно различать их очертания, девушка подумала, что платаны – самые восхитительные деревья на свете.
Анджела перегнулась через Джайлза, чтобы потушить сигарету в хрустальной пепельнице на тумбочке рядом с кроватью. Затем она снова легла рядом и стала лениво наблюдать за тлеющим огоньком сигареты Джайлза – если только он не будет осторожен, пепел упадет прямо на грудь.
– Интересно, – задумчиво произнесла девушка, – если пепел упадет тебе на грудь и я вотру его в эти рыжие волосы, станут они от этого серыми? Это любопытно – я смогла бы себе представить, каким ты будешь лет через тридцать.
– Я так и знал, что рано или поздно твои садистские наклонности дадут о себе знать, – сказал на это Джайлз.
Находясь в постели с мужчиной, Анджела Брент всегда думала только о себе, была сосредоточена на своих чувствах и ощущениях. Вот и сейчас она с удовольстивием отметила, что ее кожа еще светлее, чем у Джайлза. Анджеле нравилось, что они лежат в ее постели – свою собственную девушка предпочитала любой другой. Шелковые шторы на окнах были сдвинуты. Они были того же блекло-синего цвета, что и постель. Анджеле очень нравились изящные шелковые шнуры, с помощью которых задвигались шторы. Они были точно такого же сине-зеленого оттенка, что и прелестные цветочки в изголовье и в ногах кровати в стиле Людовика Четырнадцатого.
Для Анджелы наивысшее наслаждение в постели с мужчиной, пожалуй, заключалось не в самом половом акте, а в возможности полежать вот так и поболтать, когда все уже закончено.
Это было довольно странно – в принципе Анджеле нравилось раздеваться перед мужчиной, заниматься любовью, но ни с одним из партнеров она не испытала до сих пор тех безумных оргазмов, о которых рассказывали ей подруги. Иногда ей даже казалось, что она любит ложиться с мужчинами в постель только потому, что хочет, чтобы ее телом постоянно восхищались. Психоаналитик, к которому однажды обратилась Анджела, должно быть, был прав, когда поставил диагноз «классический нарциссизм». У Анджелы были небольшие упругие груди. Она положила ладонь на правую грудь и стала любоваться аккуратно обточенными коралловыми ногтями. Затем Анджела коснулась ногтем соска. Позже, когда Джайлз уйдет, она использует эту руку совсем по-другому. Но пока торопиться незачем.
– Франсез рассказывает тебе о своих женщинах? – спросила Анджела.
– Иногда.
Джайлз приподнялся на локте и затушил сигарету.
– Ты ревнуешь?
– Думаю, что, наверное, должен бы, – ответил Джайлз. – Но, с другой стороны, это ведь, в общем-то, не соперничество. С ними одно, со мной другое. К тому же Франсез говорит, что бисексуальность только усиливает ее темперамент. Возможно, на самом деле это возбуждает и меня. Я имею в виду сознание того, что Франсез спит иногда с женщинами. Никогда еще не спал с женщиной, которая умела бы, как Франсез, тонко, но ясно показать мне, как доставить ей наивысшее наслаждение. Она говорит, что научилась этому, занимаясь любовью с женщинами.
Анджела надолго задумалась. Она вот не спит с женщинами, но тоже прекрасно знает, как довести себя до оргазма.
– А у Франсез есть постоянная подружка? Или только случайные связи?
– Мы с Франсез совсем недавно «стали близки», как писали раньше в романах. И поэтому еще не до конца изложили друг другу свои истории болезни. Не исключено, что ты знаешь о ее личной жизни больше, чем я.
– В этом смысле Франсез – очень странный человек. Она говорит обо всем так прямо и открыто, но, закончив разговор, понимаешь, что ты, в общем-то, ничего о ней не узнала. Тебе не кажется, что ей нравится Дейзи?
– Может быть. Но она знает о великой любви Тюльпанчика к Карлу Майеру. А поэтому я думаю, будет очень осторожной, чтобы не лишиться дружеского расположения Дейзи.
– Ты скучаешь по «Бастиону»?
– Иногда. Между мной и Беном всегда было молчаливое соревнование – насколько далеко я рискну зайти и сможет ли он подмять меня под себя. А теперь, в «Стейтсмене», где каждый ругает правых, мне уже не надо грести против течения. Поэтому мои заметки стали менее задиристыми, а читателям нравилась именно моя язвительная бравада. Я собираюсь когда-нибудь заняться исследованием психологии читателей и выяснить, почему им так нравится, чтобы их злили.
– Но зато ты можешь утешать себя тем, что не состоишь больше на жалованье у врага, – сказала Анджела. – Хотя ты, слава Богу, не зациклен на таких вещах. Больше всего мне не нравится в левых эта их напускная щепетильность. Особенно у женщин. Единственное, что мне нравится в фашистских тиранах, это то, что они не лицемерили.
– Возможно, ты права. Вот и Бена Фронвелла можно обвинить в чем угодно, только не в лицемерии. Он на сто процентов уверен, что всегда прав, и не собирается этого скрывать.
Джайлз приподнялся на локте и протянул Анджеле полупустую пачку сигарет. Затем взял одну сам и щелкнул ярко-красной зажигалкой «Данхилл», которую как-то во время одной из дружеских попоек подарил ему Нел Харвуд.
Еще несколько минут Анджела и Джайлз молча лежали рядом, думая каждый о своем. Затем Джайлз потушил сигарету и отправился в ванную.
Приняв душ, он вернулся в спальню и стал собирать разбросанную по полу одежду. Анджела зажгла еще одну сигарету и подумала о том, как красиво смотрятся цветы в ногах кровати.
15
– Мне подняться и подождать? – спросил Эндрю Харвуд в микрофон переговорного устройства, висящего в подъезде Дейзи.
– Не стоит – я почти готова.
Ну просто смешно! Дейзи поднялась сегодня рано, и делать ей было практически нечего, но вот уже больше восьми часов, а она до сих пор не готова. Слава Богу, Эндрю не из тех, кто приходит точно к назначенному времени.
Сегодня Дейзи было на что списать свое опоздание. Все дело в том, что ее квартирная хозяйка, как и все англичане, не любит яркого света. И почему в этой стране так любят темно-бордовые абажуры, да еще с кистями. Дейзи стояла прямо под лампой с зеркалом в одной руке, и все равно свет был таким тусклым, что она попала кисточкой с тушью в левый глаз. И дело даже не в том, что ей было больно. Но от испуга Дейзи сморгнула, а на ресницах еще не успела высохнуть тушь. И вот теперь под глазами оказались черные разводы. Она быстро сняла их очищающим кремом. Черт побери! Уж теперь придется краситься осторожнее.
Покончив с этим нелегким делом, Дейзи выглянула в окно. Бежевый «симитар» Эндрю стоял у тротуара напротив подъезда. Она схватила пиджак, захлопнула дверь и сбежала по ступенькам.
Машина была пуста.
Но Дейзи тут же увидела Эндрю. Он, видимо, решил немного размяться и теперь спешил к ней с другой стороны Лоуэр Слоун-стрит. Эндрю открыл перед Дейзи дверцу машины, улыбнулся, поздоровался и вопросительно взглянул на часы.
Ресторан, куда они поехали на этот раз, находился на повороте Пимлико-роуд. Зал был маленьким, но столики стояли достаточно свободно. Ресторан содержали супруги-итальянцы, а их два сына работали официантами. Все четверо тепло приветствовали Эндрю.
– Давай рискнем заказать мартини, – предложил Эндрю. – Конечно, здесь вряд ли сумеют сделать как в «Ланганз».
Эндрю дал итальянцам точные инструкции, и через несколько минут Луиджи, улыбаясь, появился с подносом. В каждом бокале плавали лимонные корки и по три оливки.
– Для ровного счета, – пояснил Луиджи.
Они заказали устрицы. Эндрю снова спросил Дейзи, почему она не хочет попробовать заниматься скульптурой в свободное время.
– Почему бы тебе не снять студию? Здесь можно платить подешевле, если пользоваться ею только в выходные. Нел ходит в «Челси Артс клуб». Он мог бы тебе что-нибудь посоветовать.