Картофель завезли в Европу из испанских колоний за 150 лет до этого, но многие европейцы, за исключением ирландцев, не горели желанием его есть. Во Франции картофель долго считали вредным для здоровья, поскольку он растет под землей – «в подземном мире». До 1772 года парижский парламент даже запрещал употреблять картофель в пищу, объявив корнеплод «ядовитым». Агроном Антуан Парментье пытался изменить ситуацию, продвигая la patate как достойную альтернативу зерновым. Людовик XVI, всегда ценивший эксперименты, оказался заядлым любителем картофеля и всячески содействовал тому, чтобы «хлеб бедняков» стал обычным овощем в повседневном меню каждого француза. Мария-Антуанетта до такой степени полюбила картофель, что даже носила его цветы в серьгах.
Просвещенные философы пришли в восторг, узнав, что Тюрго теперь входит в кабинет короля. Люди ждали отмены свинцовых налогов, которые приходилось платить в казну. Хозяйка парижского салона Жюли де Леспинас отзывалась о министре весьма восторженно: «Он замечательный человек, и, если ему удастся удержаться на этом посту, он станет новым кумиром нации». Именно здесь и крылась проблема: в стремлении подготовить королевство к XIX веку Тюрго должен был преодолеть две очень серьезные проблемы.
В 1774 году часть министров высказались за сохранение реформированного, послушного парламента, созданного Людовиком XV и Мопу. Тюрго же пытался обосновать необходимость возрождения «старых» парламентов. Его главный аргумент заключался в том, что изгнанные магистраты потребуют компенсации, которую казна не сможет себе позволить; он полагал, что это должно убедить государя. Однако созыв парламента старого образца оказался одним большим просчетом. На заседании суда во Дворце правосудия 12 ноября 1774 года Людовик XVI обратился к мировым судьям будто к непослушным школярам: «Я вернул вас всех к тем обязанностям, которые вы не должны были оставлять; так прочувствуйте же великодушие моего поступка и никогда не забывайте об этом». Затем Людовик XVI заявил, что за парламентами остается чисто административная роль и что, даже если они выступят с протестом, ничто не сможет остановить волю короля. Монарх был убежден, что парламенты усвоили урок, преподанный им. Но вскоре между мировыми судьями и министром финансов разгорелся первый конфликт. Тюрго хотел ввести в действие шесть законов, согласно которым, помимо прочего, налоги должны были распределяться пропорционально, и в том числе обязать дворянство их платить. Кроме того, министр хотел упразднить гильдии, создав тем самым условия для конкуренции, отменить corvée royale – обязанность населения содержать общественные дороги без оплаты – и заменить ее на vingtième – прямой налог на доход. Против Тюрго выступили и церковь, и дворянство, и тысяча сто парламентариев, и гильдии, и de fermiers généraux[302], вставшие на дыбы. Даже Мальзерб, его друг, говорил Тюрго, что он действует «не из любви, а из гнева ради общего блага».
Неурожай 1774 года привел к огромному дефициту зерна, при котором спрос превысил предложение. С тех пор как Тюрго отменил жесткие тарифы на зерно, цены на него непомерно возросли. Весной 1775 года на севере Франции вспыхнули голодные бунты, получившие прозвище La guerre desfarines[303]. Грузовые суда грабили, фермерам угрожали и избивали их. Беспорядки, словно лесной пожар, почти добрались до Версаля. Людовик XVI нашел простой выход из положения, отправив в Париж отряд из 25 тысяч солдат, которым предстояло пресечь восстание в зародыше, а Тюрго одновременно с этим организовал массовый завоз зерна из Нидерландской республики. Урожай 1775 года удался, что позволило вновь наполнить зернохранилища, но Тюрго показал себя не с лучшей стороны и вышел из боя весьма уязвленным.
Судьи всегда выступали за свободу, но они не хотели, чтобы были затронуты их привилегии. Маски спали с самопровозглашенных pères du peuple[304]. Людовик XVI прозвал парламенты «аристократией магистратов», что было вполне справедливо, поскольку большинство парламентариев повсюду принадлежали к дворянскому сословию, а в Парижский парламент входили еще и принцы крови, принадлежащие к королевской семье Бурбонов. Все тот же Парижский парламент публикует заявление, расставляющее все точки над i: «Первое правило справедливости заключается в сохранении всего для всех в том виде, в каком оно есть, поскольку это фундаментальное правило».
По мнению магистратов, опасно было «из так называемой гуманности возлагать на всех равные обязанности, устранять социальные различия, разрушать общество, равновесие в котором зависит от количества власти, которое объяснит любому, где его место, и позволит избежать всякой путаницы. […] Какую же опасность таит в себе проект, предлагающий ввести непростительную систему равенства и перевернуть общественный строй с ног на голову единым земельным налогом!». Парламенты упорно стояли на своем: первое сословие должно заботиться о здравомыслии, а второе – о защите королевства, и значит, большую часть налогов следует платить третьему сословию. Главными виновниками объявлялись, конечно же, сами короли: