Одна из свидетелей тех дней – шотландка Грейс Далримпл Эллиот, писательница, шпионка, а с 1786 года любовница герцога Орлеанского. Во время беспорядков герцога в городе не было: он играл в пьесе собственного театра в Сен-Ле-ла-Форе к северу от Парижа. О произошедшем он узнал лишь позже днем. Вечером, когда герцог Орлеанский и Грейс Эллиот ехали домой в карете, в городе царила нервозность:
Никогда в жизни я не забуду страшный, но прекрасный вид, который открывался с площади Людовика XV в этот момент. Солдаты были вооружены, и стояла такая тишина, что можно было услышать, как падает иголка. Они не пропускали кареты, не зная имен пассажиров. Я назвала свое имя, и моих лошадей провели пешим шагом через строй кавалерии. Они не знали, что в моей карете находится герцог Орлеанский. Мы поехали прямо к дому герцога в Монсо. […] По прибытии герцог… застал присутствующих в состоянии величайшего страха и уныния.
Решение барона де Безенваля вывести гвардейцев из центра города предоставило демонстрантам полную свободу действий в столице. Ночью народный гнев переключился на платные посты вокруг Парижа, часть гигантской ограды высотой 3,5 метра и длиной 23 километра с 55 въездами, последние четыре года окружавшей Париж. Огромный «каменный периметр», отделявший столицу от остального королевства, в народе называли le mur murant Paris qui rend Paris murmurant – стена, которая окружает Париж и не дает вздохнуть. Среди демонстрантов, толпившихся у платных ворот, затесались и полтора десятка контрабандистов, которые, похоже, не понимали, что следствием их действий станет исчезновение потребности в контрабанде. Все платные ворота Парижа в ту ночь исчезли с лица земли. Любой, кто приедет в Париж сегодня, найдет лишь остатки последних платных ворот на площади Сталинградской Битвы.
Ранним утром 13 июля прозвучал сигнал к нападению на столичные тюрьмы. Из тюрьмы Ла-Форс освободили больше 20 заключенных, включая эксцентричного ирландского графа Массерина, 20 лет назад осужденного за мошенничество. Граф, впрочем, проводил время весьма неплохо – в роскошной обстановке, с собственным поваром, он даже позволил себе завести отношения с хорошенькой дочерью начальника тюрьмы. Теперь Массерин решил рискнуть и бежать со своей французской любовницей.
Жители района Сен-Лазар тем временем грабили близлежащий монастырь. Винные погреба, кладовые, мебель, столовое серебро и почти всю библиотеку – все, включая 25 голов сыра грюйер, погрузили на десятки телег и повезли продавать на рынок Ле-Аль. Затем мародеры повернули к тюрьме Сен-Лазар, для защиты которой в ее стенах были расквартированы полсотни солдат, дрожащих при виде неуправляемой толпы. Гонец, отправленный начальником тюрьмы за подкреплением, вернулся с пугающе коротким сообщением: солдаты должны отступить за стены. Понимая, что штурм его учреждения – вопрос времени, начальник тюрьмы приказал своим солдатам бежать в укрытие, а сам широко распахнул ворота, позволив демонстрантам освободить всех заключенных. Чуть позже, когда в тюрьме Шатле солдаты открыли огонь по бегущим заключенным, четверо все же погибли.
Париж был охвачен беспорядками. То тут, то там жители собирали квартальное ополчение. Под громкий бой барабанщиков и непрерывный звон церковных колоколов раздавался призыв взять в руки оружие: «Aux armes!»[365] Ополченцы по-прежнему узнавали друг друга по кокардам в петлице или на шляпе. Пройдет не так уж много времени, и зеленую кокарду Камиля Демулена заменит новая, трехцветная: красный и синий цвета – герб Парижа – дополнит третий, белый, цвет, пока еще ассоциирующийся с лилией, символом французского короля.
Еще позже трехцветная кокарда станет национальным флагом Франции.
Ополченцы тем временем лихорадочно искали оружие. Уныние и разочарование настигли толпу, когда обнаружилось, что городской оружейный склад пуст: всего несколько дней назад все оружие и бочки с порохом предусмотрительно перенесли в подвалы Бастилии. Толпа перебралась в другое хранилище, на площади Людовика XV, но и там их ждали только музейные экспонаты: алебарды, арбалеты, столетняя пушка и двухсотлетний меч, якобы принадлежавший королю Генриху IV. С таким скудным вооружением революцию не совершить. Ополченцы в ярости повернули к ратуше.