В Бастилии заключенным дворянского происхождения разрешалось перевозить в камеру собственную мебель и кровать, а уборку камеры могли осуществлять их личные лакеи. При желании можно было нанять повара, чтобы тот ежедневно готовил похлебку для своего хозяина. Пребывание в Бастилии некоторых заключенных напоминало гастрономический тур! Например, философ Мармонтель, которому пришлось провести в Бастилии всего 11 дней, утверждал, что «еда там [в Бастилии] была превосходной». Андре Морелле, другой философ, писал, что во время пребывания в тюрьме ему каждый день подавали «бутылку достаточно хорошего вина, приличный кусок хлеба… суп, говядину, закуску и десерт». Кроме того, в Бастилии разрешалось читать книги и писать письма, а некоторые заключенные, как, скажем, граф де Солаж, проводили время за обучением – к примеру, игре на скрипке. Другим заключенным предоставлялась liberté de la cour[376] – разрешение покидать тюрьму в течение дня, чтобы навестить семью и друзей, при условии, что они вернутся в камеру вечером.
Многие просвещенные философы и писатели обратили наказание в Бастилии в свою пользу. Андре Морелле, отправляясь в тюрьму, сообщал всем, кто был готов это услышать, что приговор, который ему придется отбывать, только повысит его социальный статус: «Подвергшись преследованиям, я стану известнее… и эти шесть месяцев в Бастилии послужат отличной рекомендацией и гарантией моего успеха». И это было истинной правдой: те, кого выпускали из Бастилии, практически всегда получали приглашение в один из многочисленных литературных салонов Парижа.
Маркиз де Лоне, начальник Бастилии, за несколько дней до событий дополнительно укрепил здание, привез каменные обломки и металлолом, которые в случае осады можно было бы использовать в качестве снарядов. Де Лоне едва успел запастись провизией для своих подчиненных, так как рассчитывал, что барон де Безенваль вовремя развернет своих солдат и по крайней мере оттянет осаду, если не предотвратит ее. На всякий случай комендант со своими людьми отступил во внутренний двор, так называемое сердце Бастилии, обнесенный кованой свинцовой оградой и окруженный восемью башнями с установленными на них пушками. Де Лоне приказал при необходимости направлять пушки на штурмующих. Казалось, что Бастилию со всеми ее укреплениями, с ее рвами шириной 25 метров вряд ли вообще возможно взять. Эдвард Ригби, британский врач, накануне вечером жалостливо улыбнулся моряку, который сообщил ему, что Париж готовится к штурму Бастилии: «Мы [с осторожностью] предполагаем, что Бастилию не сможет взять группа неподготовленных горожан».
Со стороны казалось, что де Лоне уверен в себе, но на самом деле маркизу не хватало хоть сколько-нибудь серьезного военного опыта. Более того, он уже несколько дней дрожал от нервного напряжения. Это не ускользнуло от внимания его помощника, Луи де Флю: «По прибытии в Бастилию я увидел в этом человеке [Лоне] того, кто постоянно беспокоится и не принимает решений, и я четко понимал, что если на нас нападут, то у нас не будет четких указаний. Ему было так страшно, что по ночам он видел врага в любой тени… и потому он требовал, чтобы мы не спали всю ночь».
Гарнизон был защищен высокими оборонительными стенами Бастилии, но солдаты понимали, что вместе с пятнадцатью тоннами пороха они попали в ловушку, словно крысы. Войти в Бастилию было нельзя, но и выйти из нее тоже было невозможно. Маркиз не подозревал ни о каких возможных неприятностях, когда ранним утром 14 июля принимал делегацию протестующих для беседы за завтраком. За столом прозвучало требование передать ополченцам 250 тонн пороха, Лоне же лишь пообещал, что и пальцем не шевельнет в сторону толпы, собравшейся на площади перед Бастилией, и приказал солдатам снять пушки, установленные на башнях.