Но наряду со слезами радости лились и просто слезы. Доктора Эдварда Ригби поначалу увлекли эмоции, вызванные уличной революцией, однако он изменил мнение, столкнувшись с темной ее стороной: «Я стал свидетелем величайшей революции в истории. Великий и мудрый народ боролся за свою свободу и за свои права… [битва] успешно завершилась с небольшим кровопролитием за короткий промежуток времени. Мы увидели огромную толпу людей, пробивающихся к Пале-Роялю с громкими криками… и мы увидели pancarte[387] с надписью “Бастилия в наших руках, и ворота открыты”. Эта новость вызвала взрыв радости. […] Все кричали, обнимали друг друга, смеялись и плакали одновременно. […] Это был внезапный, единодушный и огромный приступ радости. К нам обращались прохожие: “Теперь мы так же свободны, как и вы [англичане], мы никогда больше не будем врагами, мы братья, и никакая война никогда больше не разделит нас”». Однако уровень общего веселья упал до точки замерзания, когда Ригби и его спутники увидели окровавленные головы маркиза де Лоне и мэра Жака де Флесселя, которые везли на пиках: «Многие, как и мы, испытали отвращение, увидев их, и мы вернулись в гостиницу».
Позже в окно гостиничного номера доктор Ригби услышал, как парижане под проливным дождем тащили десятки тротуарных плиток на крыши соседних домов, складывая их там, как снаряды, и рубили деревья, чтобы воздвигнуть из них баррикаду против возможного нападения кавалерии. Париж готовился к осаде.
В Версальском дворце меж тем пока что царила тишина. Людовик XVI с детства вел дневник, в котором скрупулезно записывал все произошедшее за день. Во вторник, 14 июля 1789 года, в день взятия Бастилии французским народом, он записал только одно слово: «Rien»[388]. В тот день Людовик XVI не поехал на охоту, однако это известие тяжким грузом ляжет на его душу, поскольку король, похоже, едва ли был в курсе происходящего в его столице за последние несколько дней. Все эти дни Людовика XVI держали в известности, но король осторожничал и надеялся, что буря утихнет.
За последние дни он провел множество переговоров с членами Национального собрания. Король упорно отказывался отменить отставку Неккера, похоже, не понимая, что тем самым поджигает фитиль на пороховой бочке. Пьер Самюэль Дюпон де Немур, один из ведущих деятелей Национального собрания, сообщил, что взрывоопасная ситуация сложилась в столице еще до падения Бастилии, но ответ Людовика XVI остался тем же: король не желал «отвечать на насилие насилием». Он искренне хотел избежать гражданской войны и старался удерживать своих солдат от вмешательства. Тем временем многие солдаты и гардемарины перешли на сторону повстанцев, поэтому пока и вовсе неясно, сохранилась ли возможность добиться чего-то существенного военными действиями. Безенваль тоже придерживал свою гвардию, «чтобы избежать гражданской войны», но в мемуарах он с досадой отмечал, что «Версаль меня просто бросил в этой ужасной ситуации, потому что они [версальцы] упорно твердили, что 300 тысяч восставших мирных жителей – это лишь митинг, а революция – всего-навсего ответная мера».
Американский политик Гувернер Моррис, один из отцов-основателей американской независимости, тоже стал одним из очевидцев происходившего в Париже. После событий 14 июля он писал, что «вся армия сплотилась вокруг революционеров» и что «власть короля и знати была полностью уничтожена». Венецианский посол Антонио Капелло в своем отчете сообщал, что «этот бунт против короля прошел как никогда удачно, никогда не проливалось настолько мало крови и никогда бунт не заканчивался так быстро». Австрийский посол Мерси-Аржанто подытожил унижение Версаля одним предложением: «Париж взял на себя роль короля». Французская столица больше не la bonne ville[389], жемчужина в короне французской монархии, а скорее заноза, способная разрушить вековую династию Бурбонов.
Герцог Франсуа-Александр-Фредерик Ларошфуко-Лианкур, grand maitre de la garde robe[390], которому поручено каждое утро будить короля, ранним утром 15 июля первым доложил Людовику XVI о событиях в Париже: Бастилия в руках народа, и парижане шествуют по улицам с отрубленными головами маркиза де Лоне и Жака де Флесселя. Людовик XVI спросил его: «Но что вы имеете в виду, это ведь восстание?» Ответ был столь же краток: «Нет, Ваше Величество, это революция».