Право голоса предоставлялось только тем, кто владеет собственностью, и только мужчинам. Женщины получат право голоса во Франции только в 1944 году, через полтора века после Французской революции. Что же до социального положения женщин, то в Декларации ничего о них не было сказано. Таким образом, равенство, безусловно, не распространялось на женщин: Собрание намеренно проигнорировало их политические и социальные права.
Рабство во французских колониях не отменялось, этому предстояло случиться только через два года.
Не попала в окончательный вариант Декларации и статья, гарантирующая свободу труда. Более того, 14 июня 1791 года бретонский юрист Исаак Ле Шапелье внес на рассмотрение законопроект, запрещающий рабочим объединяться в профсоюзы и устраивать забастовки.
Таким образом, «пассивные граждане» – а их во Франции получалось около трех миллионов – не владели собственностью и лишены были возможности участвовать в политической жизни. Остальные четыре миллиона французских избирателей, имеющих право голоса и владеющих собственностью, должны были платить налоги в размере не менее трех человеко-дней, чтобы получить право назначить выборщика. Именно эти 50 тысяч выборщиков, которые в свою очередь платили налоги в размере не менее заработной платы за 10 рабочих дней, избрали представителей Генеральных штатов в начале 1789 года. «Простые люди» не могли назначать делегатов, поэтому все избранные представители третьего сословия принадлежали к богатой буржуазии. В августе 1789 года абсолютизм Людовика XVI был окончательно уничтожен, но политическая власть осталась в руках богатого класса, несмотря на то что контроль над государством перешел от дворянства к буржуазии. Свобода, провозглашенная в августе 1789 года, была прежде всего экономической, то есть подразумевала возможность открытого перемещения товаров и торговли. Граждане, в чьи руки перешло политическое управление Францией, жили верой в свободную экономику как ключ к необходимой социальной гармонии. Поэтому равенство касалось только среднего класса французского общества: те, кто не владел собственностью и не платил достаточные налоги, отстранялись от участия в политической жизни общества. «Братство» носило еще более условный характер, оно не считалось всеобщим и не распространялось на все социальные слои. Более того, Декларация цитировала теорию «народной воли» Руссо о государственном устройстве, при котором личность была подчинена власти общей воли народа. Согласно Руссо, народную волю должны были представлять «лица, которые работают на общее благо» и тем самым служат интересам народа. Именно эти лица должны были оправдывать применение насилия для продвижения интересов нации и превращать «народную волю» в террор. Насилию предстояло стать неотъемлемой частью Французской революции. Оно, как справедливо пишет историк Саймон Шама, «является коллективным источником энергии Революции. Именно оно сделало революцию революцией». Таким образом, разум лишался разума, а свободе и братству предстояло в ближайшие годы утонуть в крови.
Несмотря на расплывчатость формулировок, Декларация о защите прав человека стала беспрецедентным по тем временам документом. Она окончательно рвала связи Франции с феодальным прошлым и уносила древний режим в могилу. Она свидетельствовала о рождении нового общества, в котором суверенитет принадлежит нации, «народу». Теперь это общество возглавлял не король, а избранные представители, назначенные голосующим населением. Это был конец классового общества, в котором богатое меньшинство правит нищим большинством.
После того как Людовику XVI зачитали Декларацию, он дал понять, что доволен новым направлением развития Франции. В письме, адресованном архиепископу Арля, он благодарил «великодушного и благородного глашатая первых двух сословий государства», которые на трибуне Menus-Plaisirs встали на защиту своей страны и своего короля. Однако Людовик XVI был доволен лишь на первый взгляд. Король противился ограничению своей политической власти: «Я не могу этому радоваться; я никогда не соглашусь на отнятие привилегий у моего духовенства и моего дворянства… я никогда не одобрю декреты, которые их обделяют, ибо тогда французский народ в один прекрасный день может обвинить меня в несправедливости и слабости».