А пока американский посланник Бенджамин Франклин отвечал на вопросы, которыми его засыпали члены британского парламента. На вопрос, готовы ли колонии идти на компромисс, Франклин ответил, что сопротивление налогам имеет принципиальное значение и применение силы ничего не решит: «Допустим, вы отправите войска в Америку. Они не увидят там никакого противодействия. И что им тогда делать? Вряд ли им удастся заставить кого-то, кто не хочет покупать марки, купить их. Поэтому, не найдя сопротивления, они смогут вызвать его [своим присутствием]». Слова Франклина оказались пророческими.
Сопротивление колоний загнало британский парламент в угол, но премьер-министр Рокингем сделал ловкий политический ход, который позволил сохранить репутацию парламента. Одновременно с отменой акта о гербовом сборе премьер-министр издал так называемый Declaratory Act[62], предоставляющий британскому парламенту право in all cases whatsoever[63] принимать дополнительные законы в отношении колоний – в том числе и право вводить новые налоги. Этот политический трюк, впрочем, обернулся в итоге против самих британцев.
В любом случае отмена акта о гербовом сборе позволила людям по обе стороны океана вздохнуть с облегчением. Политические грозовые тучи рассеялись, их сменило ясное небо. 17 марта 1766 года Георга III на пути в парламент на утверждение Палатой лордов отмены акта о гербовом сборе приветствовали огромные толпы. В колониях в это время проходили всевозможные уличные празднества, так как все были уверены, что британская парламентская система наконец-то предлагает столь необходимую политическую свободу, позволяющую при необходимости отменять законы. Народ запускал фейерверки, выступал с речами и ликовал, хотя на самом деле отмену акта о гербовом сборе можно было сравнить с дохлой птицей, преподнесенной в подарок.
Политическая карьера маркиза Рокингема продолжалась всего полтора года. Его сгубил непрерывный ряд арьергардных политических действий, в связи с чем Георг III был вынужден назначить нового премьер-министра.
Уильям Питт-старший, лорд Чатем, успешно руководил британцами во время Семилетней войны. Теперь он снова потребовался Георгу III, который хотел положить конец политическим разногласиям в правительстве. При этом Питта нельзя было назвать по-настоящему непобедимым премьер-министром. Он страдал от подагры и от психоза, который называл «подагрой в голове» и который на длительные периоды лишал его рассудка и приводил к нервным срывам, изолировавшим его от политической жизни.
Chancellor of the exchequer, или министр финансов, Чарльз Таунсенд воспользовался этим, чтобы усилить свое влияние. Он смело заявил, что знает, как безболезненно заставить американцев платить налоги. Парламент не пришлось уговаривать. Поверив министру финансов на слово, он немедленно понизил ставку земельного налога. Это решение, в целом выгодное для аристократии, оставило в бюджете дыру не менее 400 тысяч фунтов стерлингов, в связи с чем Таунсенду пришлось быстро искать новое волшебное зелье от финансовых болезней.
Свое предложение министр финансов представил 13 мая 1767 года. Оно заключалось во введении новых косвенных налогов, оставшихся в истории как пошлины Таунсенда. Предполагалось, что они будут взиматься в форме акцизов в морских портах. Но так сложилось, что сам Таунсенд скоропостижно скончался, не успев пожать плоды своей идеи, и его сменил лорд Фредерик Норт, консервативный и властный тори, гордившийся тем, что «никогда не сумеет принять абсурдную идею о всеобщем равенстве». Он был далеко не красавцем, если судить по описанию, согласно которому у него были «бесцельно рыщущие большие близорукие глаза навыкате, большой рот, пухлые губы и одутловатое лицо». Британский писатель и политик Хорас Уолпол, о котором тоже говорили, что у него глаза «напоминают сваренные вкрутую яйца», назвал лорда Норта «слепым трубачом», который не заботится о том, как выглядит, тем самым «вызывая отвращение у всех, кто привык встречать по одежке». Лорд Норт продолжил вводить пошлины Таунсенда, что закончилось объявлением американцами всеобщего торгового бойкота. В итоге экспорт британских товаров в колонии снова сократился вдвое, а протесты в колониях приняли еще более радикальный характер.