При Людовике XV Версаль вновь стал центром французской власти. Король сохранил ритуалы le petit et grand lever[136], le grand coucher[137] и le grand couvert[138] – публичного ужина, во время которого приглашенные гости сидели на табуретах перед столом и наблюдали за трапезой короля и королевы, несмотря на то что Людовик XV ненавидел проводить время в присутствии большого количества людей. Едва отапливаемая королевская спальня использовалась только для церемонии большого отхода ко сну, по окончании которой монарх вставал и переходил через кабинет в малую спальню, где и спал. Людовик XV в принципе предпочитал проводить личное время в petits appartements[139], где мог поужинать с любовницей и близкими друзьями и даже самостоятельно приготовить и подать своим гостям кофе.
Но это не означало, что при Людовике XV Версаль утратил былое величие времен Людовика XIV. В 1757 году во дворце появился Дени-Пьер-Жан Папийон де ла Ферте. В течение тридцати лет он отвечал за организацию всех Menus Plaisirs[140] и руководил балами, банкетами, постановкой балетов, опер и представлений, а также свадебными торжествами и похоронами, которые проходили в королевском дворце или по соседству с ним. Папийону, несомненно, выделялся солидный бюджет: с 1762 по 1777 год он потратил более 30 миллионов ливров на организацию различных мероприятий, из которых одно лишь бракосочетание Людовика XVI и Марии-Антуанетты обошлось в девять миллионов ливров. Когда в 1770 году король спросил своего генерала-распорядителя финансов Жозефа Мари Терре, что он думает по поводу бесконечных празднеств и представлений, тот остроумно ответил: «Они бесценны, Ваше Величество».
Брак Людовика XV с польской принцессой Марией Лещинской, который был заключен в 1725 году, когда ему было 16 лет, а ей на семь лет больше, не был браком по любви. Мария Лещинская была дочерью короля Станислава I, отстраненного от престола в 1709 году. Ее выбрали из 99 претенденток. Новоиспеченная королева говорила на шести языках, но, по словам одного из современников, «талией и красотой не блистала, а ее телосложению и осанке не хватало благородства». По прибытии в Версаль перед ней была поставлена единственная задача: обеспечить династический кадровый резерв, то есть беременеть, причем как можно чаще. Вольтер писал в одном из писем маркизе де Берньер, что «для того чтобы королева была счастлива, делается все возможное. Король во всех отношениях преуспел в этом. Он хвалился, что в первую брачную ночь причастил ее целых семь раз, но я в это не верю. Короли всегда лгут своему народу». Королева была недовольна обязанностью «постоянно беременеть и рожать», но безропотно исполняла свой долг: за десять лет у нее родились десять детей; впрочем, восемь из них – дочери. Шестеро детей Людовика умерли преждевременно.
Людовик XV отказался делить брачное ложе с супругой после ее одиннадцатой беременности, которая закончилась выкидышем. Он начал заводить любовниц одну за другой. Королева тем временем тихо грустила в своих покоях о том, что ее обязанностям «королевского инкубатора» настал конец. Но вопрос престолонаследия не был решен окончательно. Поскольку во Франции престол переходил только к потомкам мужского пола, после смерти трехлетнего младшего принца от простуды в 1733 году старший сын Людовика XV, Людовик Фердинанд, остался единственным престолонаследником. Людовик XV всегда относился к своему выжившему сыну холодно и отстраненно. По словам писателя Габриэля Сенака де Мейлана, дофин «почти не видел своего отца в течение 20 лет», а тот обращался с принцем «как с одним из придворных».
Четырех выживших младших дочерей король, не колеблясь ни минуты, отправил на воспитание в монастырь подальше от дворца. Старшую дочь, Луизу Елизавету, он в 1739 году выдал замуж за испанского принца Филиппа, впоследствии герцога Пармского, который приходился ей кузеном. Нежелание Людовика XV общаться с собственными детьми не было чем-то особенным среди аристократии XVIII века. Родители и учителя в воспитании детей следовали доктрине философа, богослова и учителя Августина Иппонийского, также известного как Блаженный Августин, который еще в IV веке выдвинул тезис, что человек «блуждает по жизни». Согласно его учению, лишь строгое воспитание могло избавить ребенка от грехов, и потому суровые телесные наказания нередко применялись в XVIII веке для «наставления на путь истинный».