Подобная политика частично распространилась и на высшие классы третьего сословия. Приобретая высокие государственные посты, представители этих классов официально получали дворянский статус noblesse de robe[212], где слово robe означало университетскую мантию. Непосредственно перед началом Французской революции летом 1789 года во Франции было более 50 тысяч государственных чиновников с совокупным капиталом 700 миллионов ливров, а число семей, принадлежавших к потомственному дворянству и дворянству мантии, составляло около 17 тысяч.
Придворные, в отличие от помещиков, большую часть года проводили в городе и лишь около четырех месяцев – за городом. Дворяне не работали и жили на доходы от своих владений. Но лишь немногие аристократические семьи содержали свои владения в порядке. Артур Юнг, например, писал, что большая часть земель принца де Субиза не возделывалась:
Так и получается, что когда вы встречаете grand seigneur[213], несмотря на то что его состояние может составлять миллионы, почти наверняка его земли будут в полном запустении. Земли герцога Буйонского и этого принца огромны, но единственными признаками их величия многие годы остаются запустение, папоротники и вереск.
Для дворян занятие любой коммерцией считалось dérogeance – своего рода преступлением и грозило лишением прав и привилегий. Дозволялись лишь стеклоделие, металлургия, судоходство и оптовая торговля, и иногда, в порядке исключения, временное ведение коммерческой деятельности мог разрешить кому-то лично король. По мнению современников, «аристократическая праздность» обеспечивала «сияние благородного величия и престижа дворянина», но она же демонстрировала и бесполезность дворянства для нового общества, возникшего в конце XVIII века. Вольтер точно подметил, что «труд избавляет нас от трех главных бед: скуки, греха и нужды».
В XVIII веке дворяне уступили первенство купцам и промышленникам, которые вывели на первый план денежную экономику. В этой системе центральное место занимало производство товаров, оказание услуг и международная торговля. Торговая экономика пополняла казну и обеспечивала продвижение торговцев вверх по социальной лестнице, но при этом означала обнищание дворянства: удорожание стоимости жизни при низком уровне ренты привело к тому, что дворянам с трудом удавалось сохранять свое положение. Разумеется, были и исключения – например, маркиз де Ла Файет, которому в возрасте 12 лет досталось после смерти отца огромное состояние и чья земельная рента составляла 100 тысяч ливров – что было примерно равно годовому доходу ста ремесленников. Но в XVIII веке во французской глубинке было полным-полно менее процветающих семейств, вынужденных влачить жалкое существование в своих полуразрушенных поместьях. По всей Европе дворяне были плательщиками «налога на кровь», то есть в случае войны были обязаны обеспечивать короля людьми и лошадьми, но почти или совсем не платили налогов в королевскую казну. Британский историк Эдуард Гиббон, человек достаточно состоятельный и получивший мировую известность в 1776 году благодаря своему труду «История упадка и разрушения Римской империи» (The History of the Decline and Fall of the Roman Empire), утверждал, что дворяне не должны платить налоги, поскольку их стремление к потреблению «обеспечивает полезный труд для простолюдинов», и они, таким образом, «добровольно платят налог, отчего выгоду имеют лишь бедные». Возможно, Гиббон взял за основу «Басню о пчелах» (Fable of the Bees) нидерландского философа Бернарда де Мандевиля, опубликованную в 1714 году, в которой алчность изображена как общественное благо: «Необузданная роскошь немногих заставляла трудиться миллион бедняков».
До середины XVIII века недовольство верхушки среднего класса было направлено в основном против духовенства. Но постепенно оно распространилось и на второе сословие – дворянство. В 1778 году писатель Пьер Бомарше опубликовал комедию «Свадьба Фигаро», которая через несколько лет стала причиной серьезных волнений в Версале, поскольку автор открыто высмеивал дворянство. За это Бомарше был приговорен к тюремному заключению, весьма, впрочем, непродолжительному. Сцена, о которой идет речь, затрагивает больной вопрос: «А много ли вы приложили усилий для того, чтобы достигнуть подобного благополучия? Вы дали себе труд родиться, только и всего. Вообще же говоря, вы человек довольно-таки заурядный»[214]. До Бомарше дворянство порицал лишь автор «Несносной Марго» Фужере де Монброн: «Великие становятся великими лишь благодаря нашей ничтожности, и то благодаря слепому и покорному уважению, которое возвышает их в наших глазах над нами. Найдите в себе смелость посмотреть им в глаза, найдите в себе смелость увидеть то, что находится за ложным величием, окружающим их, и блеск сразу померкнет. Вы сразу поймете их истинную ценность и увидите, что человек, которого вы так долго считали великим и достойным, на самом деле всего лишь горд и глуп». За это писатель был заключен в тюрьму Фор-л’Эвек.