Жан-Жак Руссо, философский соперник Вольтера, в своем романе-трактате «Эмиль, или О воспитании» тоже обосновывал подчиненную роль женщины:
«Поскольку она [женщина] вынуждена подчиняться существу несовершенному, каковым является мужчина, она должна научиться терпеть несправедливость и переносить недостатки мужчины, не жалуясь».
Эту же мысль он высказал в письме к философу д’Аламберу: «Люди никогда не погибали от злоупотребления вином – они погибали из-за беспорядка, который устраивали женщины».
Один анонимный медицинский трактат 1771 года предупреждал мужчин, что они «всего лишь дети по сравнению с женщинами. Ненасытность женщин, проистекающая из отвращения к праздности и схожая с horror vacui[221] в физике, может быть столь велика, что некоторые из них готовы проводить целый день в объятиях страсти». Далее этот же анонимный трактат отмечал «летний зной» как время, когда женщины «более страстны и похотливы, чем в другие времена года», и давал своим читателям рекомендации по поводу того, «в какой час дня следует обнимать жену… дважды в день, каждый раз после обеда и ужина, когда наше нутро оживляют новые телесные жидкости», и частоты ночных занятий любовью («не более четырех или пяти раз»). Для снятия возбуждения он рекомендовал камфору, чтобы «подавить семяизвержение», а для «более пылких мужских объятий» он предписывал цикорий и артишоки, при этом сразу предупреждая, что эти средства, «помимо того, что порождают обильное семяизвержение, также усиливают образование газов».
Отвергнутый женщиной мужчина мог прибегнуть к мести. Когда некая мадам Шарпийон, возглавлявшая вместе с матерью, бабкой и двумя тетками воровскую шайку в Лондоне, отвергла ухаживания венецианского авантюриста Джакомо Казановы, их отношения испортились до такой степени, что Казанова решил отомстить. Отвергнутый соблазнитель приобрел для monstre femelle, как он отныне называл предмет недавней страсти, попугая, которого научил кричать «мадам Шарпийон еще большая шлюха, чем ее мать». Затем он выставил клетку с птицей перед домом мадам Шарпийон, чтобы она часами твердила одно и то же оскорбление. Аналогичный случай произошел ранее с графом де Бонневалем, публично отомстившим графине д’Аспремон за сплетни, которые та распустила при мадридском дворе о Луизе Елизавете Орлеанской, испанской королеве-консорте. Граф развесил по всему Брюсселю плакаты следующего содержания: «Мужчины, которые распускают такие слухи, – рогоносцы и неудачники, а женщины – шлюхи, которым стоило бы укоротить юбки до самого зада». Граф был арестован и приговорен к казни, но вскоре был помилован и отправлен в ссылку. Бонневаль сбежал в Османскую империю, где принял ислам и взял псевдоним Ахмет-паша.
Не все женщины подчинялись правилам патриархального общества XVIII века. Некоторые из них, включая маркизу Дюдеффан, мадам де Тансен или мадам д’Эпине, устраивали литературные салоны – интеллектуальные островки, которыми самостоятельно управляли и куда приглашали на многочасовые обеды и беседы философов, писателей и ученых. Изабелла Пармская, супруга габсбургского императора Иосифа II, оставила нам «Трактат о мужчинах», в котором она в пух и прах разнесла мужское стремление к доминированию: «Мужчина – это бесполезное животное, которое стремится только причинять вред, лишено терпения, скандалит и сводит всех с ума. […] У него нет никаких эмоций, он способен любить только себя. […] Они привыкли возлагать всю вину на других и хвалить только себя. Одним словом, они лишены разума и обладают еще меньшим интеллектом, чем животные, у которых его просто нет».
Во Франции XVIII век ознаменовался расцветом maisons closes или petites maisons, как называли частные бордели, где дворяне, богатая буржуазия и духовенство могли без ограничений предаваться распутству. Движение «новых эпикурейцев», как называли себя развратники, было распространено в основном в Италии и Франции, и составляли его по большей части те, кто после смерти Людовика XIV вырвался из уз господствующей морали, чтобы искать приключений в будуарах под одобрительный кивок регента Филиппа Орлеанского. В отличие от кабинета, который был исключительно мужской прерогативой, будуар был убежищем богатой женщины. Само это слово происходит от французского глагола bouder – «дуться, сердиться». Таким образом, в будуаре, по словам архитектора Ролана ле Вирлуа, женщина могла «уединиться, чтобы подумать, почитать, поработать или просто побыть в одиночестве». В XVIII веке будуар приобрел и другое значение: он превратился в место, где распутники могли тайно и без помех предаваться эротическим выходкам со своими любовницами.