Annotation
Третья повесть, завершающая трилогию из нахального минирования, наглого игнорирования и этого произведения. 06.05.2017
Берг Dок Николай
Берг Dок Николай
Заигрывающие батареи
Сержант Новожилов. командир саперного отделения.
Кот орал устало и безнадежно. Чувствовалось, что котофей матерый, но оголодал и ослабел. И наверное, отчаялся. Успел сержант ухватить за рукав шинели бойца Чернопятко, который кинулся было котея спасать. Молодой еще сапер, разумения не приобрел, а покинутая и полусожженная деревня и кого угодно в очумение привести может.
Кошак мяукал из-под ящика - судя по серому цвету и черным иностранным буквам, по трафарету нанесенным, боеприпасный, немецкий. Стояло это все на деревенском резном крылечке. Кот услышал, что люди подошли, заколготился, разволновавшись. Завопил еще жалостнее.
- Ты проволочку смотри - приказал подчиненному Новожилов, удерживая его за рукав на всякий случай.
- Якую? - не понял тот.
- Любую. Может и телефонный проводок или жилка стальная.
Сам сержант аккуратно лопаткой отодрал пару досок от крыльца, глянул внутрь. В темноте разглядел именно то, что и ожидал - стальную жилку сверху от ящика - и красную оперенную тушку немецкой минометки. Кряхтя, оглядев все внимательно, не спеша отодрал еще пару досок, (крылечко было красивым, очень тщательно и со старанием сделанным, а Новожилов ценил чужую работу) влез в пространство под крылечком и аккуратненько отсоединил проволоку от мины. Вылез задом наперед, на манер рака, показал Чернопятко сюрпризец. Хитромудрые фрицы вставили в минометку взрыватель натяжного действия. Боец кивнул, не надо семи пядей во лбу быть, чтобы понять - простенькая ловушка, но могла и сработать. Еще раз все внимательно осмотрели, потом аккуратно приподняли ящик, молодой сапер тут же кота ухватил обеими руками, но больше ничего опасного не было, оставалось только от котофея проволоку открутить. Животина и не сопротивлялась, мявкала только жалобно.
- Як ты догадався, сержан? - спросил гладивший тощего котейку боец.
- Не впервой такое. Если у немца время есть - а деревню не спалили при отходе - значит ищи сюрпризы. Любят они это дело. Ты б кота выпустил, он бы побежал, под вами бы и хлопнуло полкило тола, да с осколками. Не спеши, в нашей работе спешить нельзя.
Все убрать за гитлеровцами не успели.
Двух часов не прошло - подорвались два пехотинца, поднявшие - по ошметьям судя - брошенный немецкий рюкзак.
А ранним утром немцы контратаковали, прикрываясь тремя танками, и вышибли наших из деревни. Выскочивший спросонок из теплой духоты натопленной избы сержант тут же залег, в конце улочки неторопливо ворочалась серая граненая туша танка и мелькали силуэты знакомого до омерзения цвета. Успел пару очередей туда послать, лихорадочно думая, что можно сделать. Танк ахнул громом, осветив серенькую рассветную улочку снопом огня. Последнее, что запомнил Новожилов - взметнувшуюся перед ним фонтаном землю, закрывшую все поле зрения и жуткой тяжести хрустящий удар в голову.
Потом он чувствовал, что вроде как движется куда-то - но не сам, словно плыл, не шевеля ни рукой ни ногой, и понимал это как-то странно, отстраненно, словно о другом человеке думал и боль тоже ощущалась как -то неправильно - она была, но вроде как не своя, словно бы через подушку болело. И тело словно облако стало, потеряло привычную определенность и размеры. Словно плавал неспешно в киселе. И сам был киселем.
Странный полусон, полунебытие. Мысли отсутствовали, хмарь какая-то вместо них. Муть, разводы, неразличимые контуры странных цветов... И постоянный шум-звон, не дающий сосредоточиться. Вертело - крутило и мутило.
Пришел в себя - глаза не раскрыть. Испугался и опять в полуобморочное состояние впал. Билась теперь в голове одна мысль: "Ослеп!"
Потом стал узнавать голоса. Смог отвечать даже, хотя и не узнавал своего голоса, чужой какой-то был, хриплый и невнятный. Руки стал ощущать, сначала три пальца на левой, потом ноги почуял, сгибаться вроде стали. Задницу ощутил - потому как намяло ему чем-то ребристым низ спины, мешало, а не выпихнуть. Дошло с опозданием - это холодная и эмалированная штуковина, которую под него засовывают - судно в которое лежачие больные гадят. Стало стыдно, медсестры и санитарки - женщины, а он словно дите малое. Принялся проситься вставать. Долго не разрешали. Наконец сняли бинты с лица. Яркий свет резанул по глазам - аж слезы потекли, а обрадовался до поросячьего визга - целы глазенки-то!
С этого раза поправляться стал стремительно и аппетит проснулся и жить захотелось. Когда до сортира госпитального впервые добрался сам на дрожащих ногах - словно подвиг совершил. Голову еще перевязывали, побаливала. С товарищами по палате перезнакомился - у всех ранения в голову, соответствующее отделение оказалось.
Про себя узнал не без удивления, что получил в башку снарядный осколок, который пробил каску и в ней же застрял, если б не шлем - не лежал бы он тут. А хирурги так намучились с этой пришпиленной к черепу каской, что даже сделали запись в карточке раненого.
Глаза забило землей от близкого взрыва. Тоже намучились офтальмологи, но роговичка зажила хорошо, веко на правом глазе срослось после шитья "на отлично" и в целом пациент Новожилов отделался куда как легче, чем сначала думали невропатологи. Мозги, конечно, тряхануло немилосердно, будут теперь долгое время головные боли и шум в ушах, увы, теперь останется, но даже профессор - полковник был уверен, что после такого осколка явно будет более серьезное выпадение функций головного мозга, а теперь только плечами пожимает.
На занятиях физиотерапией перекладывал тонкие палочки, строил, словно ребенок малый, из горелых спичек домик, пуговицы пришивал к лоскуту ткани, потом отпарывал - иснова пришивал непослушной верткой иглой. Восстанавливал мелкую моторику, как это по-ученому называлось. На коротко стриженой голове остался спереди здоровенный грубый рубец, а так - в остальном все обстояло очень даже не плохо. Сила вернулась на госпитальных харчах, работу себе искал, будучи переведен в команду легкораненых, дрова пилил, радуясь тому, что видит, ходит, руки цепко все хватают и глазомер не пострадал.
На комиссии оказался в итоге "ограниченно годен к военной службе" и профессор на прощание попросил пару-тройку анекдотов рассказать, чем удивил сержанта очень сильно и не очень-то любивший публичные выступления сапер рассказал пару-тройку, что попроще, дивясь просьбе, потом стучал по столу пальцами - сильнее и слабее - как просили и много чего еще делал.
Профессор вроде остался чем-то недоволен, а лечащий врач - молодой майор, наоборот, улыбался и порекомендовал и впредь носить во время боевых действий стальной шлем. Слова его сержант запомнил. Врача своего он уважал и рекомендации выполнял безоговорочно.
После госпиталя попал в тыловую часть, занимающуюся разминированием освобожденной территории, явно по протекции госпитальников - мужики саперные тут были в основном пожилые, семейные. Зато работа оказалась вполне знакомой - снятие минных полей, обезвреживание неразорвавшихся предметов и всякое такое, чем до ранения "старик" Новожилов занимался целых три месяца, не считая срочной службы. Тело приходило в себя, боли уже и не мучили особо, к шуму в ушах привык и перестал замечать. Шрам на голове побледнел, черные точки на лице, куда вбило взрывом частички земли постепенно исчезали - как майор и говорил, кожа обновляется, сходит слоями - вот оно и получается так.