Андрей Серафимович Ашин многократно слышал, что Ванька Губан держит ребят своего корпуса в кабале, беспощадно расправляется с ослушниками. Но, во-первых, он считал эти слухи преувеличенными, а во-вторых, понимал, что ввязываться в это дело бесполезно, да и небезопасно.
«Что я могу поделать?» — рассуждал он.
На общем собрании против всякого рода менок, мордобоя выступал председатель интернатского исполкома Кирилл Горшенин, выступала и заведующая Екатерина Алексеевна Дарницкая. Воспитанники вынесли постановление: запретить рукоприкладство, перекрыть макухе путь в интернат, ликвидировать кабалу. Однако это привело лишь к тому, что драться стали втихомолку, а макуха резко подпрыгнула в цене, как и всякий продукт, которым торгуют из-под полы.
Ванька Губан особого успеха добился тем, что немедленно закрыл всему корпусу кредит, потребовал уплатить старые долги. И ребята сами упросили его возобновить менку, побожившись, что ни при каких обстоятельствах не выдадут его воспитателям. Тогда, разыграв прилив великодушия, Губан обещал не взвинчивать цены на макуху, чем и снискал во втором корпусе популярность.
Часть воспитанников совсем не имела обуви. Для того чтобы перебежать через площадь в столовую, они занимали у товарищей штиблеты, опорки, а то и просто оборачивали ноги тряпьем. Они не могли ходить на базар и были признательны Губану за макуху. Ребята убедили заведующую и Кирилла Горшенина, что Ванька им ничего не меняет и никто ему не должен ни одной пайки.
Что могло сделать руководство? Члены исполкома терпеливо разъясняли ребятам: ростовщичество похоронено вместе с царской властью, давайте отпор интернатским хапугам. Добросовестно втолковывали это и заведующая Дарницкая, и Ашин, и Пашенинова, и другие воспитатели.
Недавно появившийся новый воспитатель Бунаков, по кличке Студент, еще до революции исключенный из политехнического института «за неблагонадежность», взялся вывести менял на чистую воду. В этом он рассчитывал на помощь наиболее сознательных ребят. Скверные вещи вдруг стали твориться с Бунаковым. Во время его дежурства в зале кто-то выбил окно. В другой раз, вечером, после ужина, задымился топчан: кто-то нечаянно поджег «папироской». Воспитатель получил предупреждение от заведующей. Однако он не отступил от выяснения «кабальных дел», и несколько дней спустя у него из кармана пальто украли шерстяные перчатки.
Все это отлично знал Андрей Серафимович Ашин. Зачем же ему лезть на рожон? С другой стороны, поддерживать добрососедские отношения с Ванькой Губаном было просто выгодно — он охотно угощал папиросами, а воспитатель не всегда имел и махорку.
Как-то в конце декабря из-за отсутствия дров остановилась городская пекарня — хлеб в интернат привезли только поздно вечером. Андрей Серафимович обмолвился Губану (впрочем, безо всякой задней мысли), что голоден, и вскоре перед ним появилось вареное мясо, несколько порций вчерашнего заветрившегося хлеба, галеты. Воспитатель не выдержал соблазна и плотно закусил. Правда, в другой раз он решительно отказался от угощения.
Главное же удобство этой «дружбы» заключалось в том, что дежурить можно было спустя рукава, то есть почитать книгу, под видом проверки соседнего корпуса отлучиться на часок в город, заглянуть на кухню и полюбезничать с разбитной вдовой-поварихой. Порядок поддерживал сам Ванька Губан. Он объявлял ребятам, чтобы нынче «все было — ша!», а то будут иметь дело лично с ним, а он живо «спустит юшку». И никаких недоразумений не происходило.
Сейчас Андрей Серафимович неловко оправил свое цветное кашне и строго обратился к Юзику Кушковскому:
— За уход из интерната без разрешения объявляю вам наряд вне очереди — помыть пол в своей палате. Если еще раз так поступите, доложу заведующей, она примет меры. Можете быть свободны.
Наказание было не суровое. И все же Ашину стало жаль избитого мальчика, и он поспешно отвернулся.
III
Интернат имени Степана Халтурина был педагогическим заведением. До революции в трех небольших двухэтажных зданиях, треугольником стоявших на площади, помещалась мужская гимназия госпожи Дарницкой. В ней наряду с детьми дворян и чиновников бесплатно обучалось несколько подростков из бедноты, принятых на полный пансион: благотворительность госпожи Дарницкой была широко известна в городе. При гимназии находился интернат. Сразу после прихода Красной Армии госпожа Дарницкая передала советской власти основанную ею гимназию, которую теперь назвали трудовой школой первой и второй ступени. Многие обеспеченные дети сами оставили интернат, и Отнаробраз превратил его в сиротский дом, поселив в нем дополнительно ребят из рабочей окраины и близлежащих станиц. Заведовать новым учреждением поручили той же Екатерине Алексеевне Дарницкой.