Наступила жуткая тишина.
Отец, склонившись на стол, тихо, беззвучно плакал.
— Господи! За что? Того ли я ожидал себе на старость? Да лучше бы я тебя своими руками в колыбе…
Он схватился за голову.
— Это мы сами виноваты! Подумали ли мы о том, какую наследственность даем своему ребенку? Могли ли мы жениться, когда у меня тетка была слабоумная, а отца твоего уволили с военной службы за алкоголизм?! За грехи предков… Ха — ха — ха!
Жуткий хохот обезумевшего от горя отца гулко прокатился по кабинету.
В маленькой мрачной комнате сидел за столом молодой человек и, пугливо озираясь, писал.
Около дверей то и дело беззвучно шмыгала его мать и, вытирая красные глаза, шептала мужу, уныло сидевшему в уголке кабинета:
— Пишет! Второй акт дописывает!
— Пишет… Воззри, Господи, яко на Иова многострадального! Ты видишь — не ропщу я… Все в руце Твоей!
Время от времени молодой человек, опустив голову, проходил в кухню, выпивал пересохшими губами кружку воды и опять возвращался к столу.
— Ваничка… — простирал к нему руки отец. — Ваничка! Дитя ты наше разнесчастное!
Скоро новость о том, что молодой человек пишет драму, разнеслась по всей улице. Когда он однажды спустился в лавочку, чтобы купить бумаги (прислуга категорически отказалась от этого), лавочник встретил его угрюмо и неприветливо:
— Родителей ваших знаю, достойные люди… А вы, на— кося, что выкидываете… Драму пишете!
Молодой человек улыбнулся бледной виноватой улыбкой и попробовал отшутиться:
— Тебе же лучше, Кузьмич: на бумаге деньги заработаешь!
— Не хочу я этих денег ваших. Проклятые это деньги! Душу они выжгут.
Когда молодой человек возвращался домой, его встретила ватага мальчишек.
— Глиста чертова! Драму пишет!
— Энтот?
— Он самый. Дармодел, кочерыжкина голова!
— Свистни его камнем. Фьють!!!
— У — лю — лю!
Под ноги ему полетели камни, палки.
Молодой человек побежал домой, но под воротами дворник выплеснул ему на голову из чайника кипяток, будто бы нечаянно… А соседская кухарка, поднимаясь по лестнице, увидела его, покачала головой, сунула ему в руку копейку, перекрестилась и прошептала:
— Несчастненький…
Когда он дописал четвертое действие, мать его не вынесла потрясения и тихо умерла со словами прощения на добрых материнских устах…
Окончив драму, молодой человек завернул ее и, крадучись, пошел в цензурный комитет.
— Что прикажете? — встретил его курьер.
— Драму принес.
— Фу ты, пропасть! А я думал, что… Нечего здесь… Пойди, на приступочках посиди. А то тут одежа висит, как бы ты не стянул грешным делом.
Он вышел, сел на ступеньках и худой, с поджатыми губами, упорно сидел два часа.
Потом пришел цензор. Молодой человек назвал свое имя и протянул цензору руку, но тот спрятал свои руки в карманы и, брезгливо глядя на рукопись, сказал:
— Драма?
— Драма!
— Зачем?
— Так.
— Вы сапоги умеете чистить?
— Нет…
— То — то и оно. Сапог не умеете чистить, а драмы пишете… Не глядели бы мои глаза на эту публику. Уходите!
Потом он принес свою драму в театр, антрепренеру. Как раз шла генеральная репетиция, и плотники переставлял декорации. Узнав, что он принес драму, они потихоньку уронили ему на голову боковую кулису, а потом опустили под ним люк.
Он кротко вынес все это и, сопровождаемый насмешками и бранью, добрался до антрепренера.
— Чем могу служить? — спросил антрепренер.
— Я вам драму принес.
— Дра — аму? Для чего же она нам, ваша драма?
— Поставить бы у вас?
— Да для чего же мы ее будем ставить?
— Другие же драмы вы ставите? — робко спросил молодой человек.
— Сплошная дрянь! Ставлю потому, что нужно же что— нибудь ставить.
— Хе — хе! — заискивающе засмеялся молодой человек. — Вот, может, и мою поставите. Позвольте вам ее вручить!
Антрепренер взял завернутую в толстую бумагу драму и, не разворачивая, осмотрел сверток.
— Тоже дрянь! Не подойдет.
— Но ведь вы еще не читали?!
— Да уж я знаю, будьте покойны! Наметался на этом деле. Скверная драма. Наверняка провалится. Савелий, проводи их.
Возвращаясь обратно, молодой человек купил портфель, пришел домой и положил написанную драму в этот портфель. Потом спустился вниз, купил в лавочке бумаги и принялся писать новую драму.