Вымотала нас яма, все силы забрала. Карлуха едва ноги переставляет, Михалыч позади всех тащится, носом клюёт. Позеленел весь, через каждые десять шагов останавливается, плюётся, кашляет. Плохое дело, спешить нужно, а мы как ожиревшие ползуны волочемся.
— Бродяга. — Позвал Гунька. Первым он взобрался на холм, упал на колени, глядит на пройденный путь. — Ты смотри, что твориться? Не уж-то из-за нас столько шума?
— Да кому мы нужны? — Ответил и присел на траву. С крыши Бочки, сумрак дождливого вечера режут лучи света. Не факельные, не языки костров. Посечённые и побитые дождём полосы, размазанными пятнами шарят по округе.
— Прожектора это. — Усевшись на пень заговорил Михалыч. Грязный, понурый, но уже не такой зелёный как час назад. — Ветеринар мерзавец. — Вытирая с лица дождевую воду прохрипел Михалыч. — А говорил аккумуляторы издохли. И тут соврал сволочь.
— Кто издох? — Спросил Гунька.
От Бочки послышалась стрельба. Ветер донёс хлопки, прогремели разрывы. Били куда-то вниз, то по одну, то по другую сторону Бочки.
— Меня хватились. — Брякнул Карлуха приглаживает ладонью мокрую копну волос.
— Чего гадать? Ищут, не ищут, нам-то какая разница?
Мы здесь, они там. Бурелом обойдём, до лёжки рукой подать.
Хватит валяться, уходим. — Поторопил я. — Зверьё отпугивают. Вот и палят патронов не жалеют. Пошли мужики, ночь совсем близко.
— Ага. — Согласился Гунька. — Патронов у них хоть завались. Айда мужики, спешить нужно. Шипари твари свирепые, для них самое время. Да и погодка в самый раз. Беда тому, кто в грозу из Бочки выйдет. Уносим ноги пока совсем не стемнело.
В лёжку залезли из последних сил, куда не глянь темень непроглядная. Завинтили тяжёлый люк-крышку и попадали на деревянные лежаки. Даже лампу зажигать не стали. Так и уснули, мокрые и грязные.
Охотничья лёжка — это зарытая в землю цистерна. Такие штуки часто встречаются на окраинах. Раньше, они по рельсам ездили, катались по дорогам. Две железные полосы, между ними бетонные палки, вот и вся дорога. У тех цистерн что я встречал, колёса имеются. Наверное, и эта такая же?
Зверь в лёжку не заберётся, потому как железо толстое. Просторно здесь, места много. Молодцы охотники, хорошо обустроились. Люк-крышка с надёжным запором, а что бы не задохнуться (когда мясо коптят), дыры пробили, трубы наверх просунули. Какой никакой, а свежий воздух. Только нам это вряд ли поможет, угорим даже с трубами. От нас смрад расходится, да такой стойкий что впору бочку законопатить, чтобы вся округа нами не провоняла. Ну да ладно, утром отмоемся. Неподалёку, Тухлое озеро в низине. Не знаю, какой дурак его назвал Тухлым? Вода прозрачная, чистая, да такая холодная что зубы сводит. Мне бы сейчас туда, помыться, постираться.
Так и уснул с мечтами о помывке, и сухой, чистой одежде. Сердце болит как про своё ружьишко вспоминаю. Лежит оно в коморке Носатого, пылится. Привык я к нему, проверенное ружьё, надёжное.
— Бродяга. — Зовёт Гунька, толкает в бок. Вокруг темно, не понять день или ночь.
— Чего тебе?
— Люк не открывается. — Жалуется приятель. — До ветру полез, а он гад не поддаётся. Может, какой секрет имеется?
— Как не поддаётся? — Такая новость напрочь разогнала сон.
— А я почём знаю? Я его и так, и эдак. Чуть приподнял и всё, заклинило.
— Ты чего лампу не зажёг?
— Здесь и лампа имеется?
— Представь себе и не одна. А ещё ведро.
— Зачем ведро? — Тихо спросил Гунька.
— Нужду справлять. — Пояснил и на ощупь полез к столу.
Через минуту в лёжке посветлело. Чёрные, грязные доски полов, по обе стороны от стола с лавками. У лестницы ведро, (отхожее место). На дне цистерны песок насыпан, поверх него доски постелены. Лежаки по четыре у каждой стены (деревянные щиты на кирпичах-ножках). Подушки — драные рубахи, набиты сеном. Вот и вся нехитрая утварь. Хотя нет, сразу у лестницы шкаф, с крюками для мяса. Он же коптильня, и печь для обогрева.
На шум и возню поднялись Михалыч с Карлухой. Все столпились под люком. Как мы не тужились, как не упирались крышка не поддалась. В щель-просвет, разве что кулак пролезет. Руку просунул, а там что-то мягкое и мокрое.
— А давайте гранатой? — После недолгих раздумий предложил Михалыч.
— Чем? — Не сговариваясь спросили мы.
— Вот. — На стол лёг гладкий цилиндр. Михалыч ловко ввинтил в него какой-то штырь с колечком и лапкой. Посмотрел на нас и пояснил. — Это граната.