– Сашка, – закричал он, – а лодки-то нету, я всё осмотрел, как в воду канула.
– Не сочиняй, куда она могла подеваться из камышей, ты, наверное, спросонок не там глядел. Ну-ка посиди с Верой, я быстро.
И я побежал сам, надеясь найти лодку, хотя в душе не верил в это. Я знал, что Шурик не дурак, и уж если он не нашёл, то и я, скорее всего, тоже. Место, где мы причалили лодку, я нашёл сразу, но вид этого места подсказывал, что налетевший в какое-то время сильный порыв ветра вырвал её из камышей и унёс в неизвестном направлении. Так это было или нет, я не знал, но посовещавшись, мы все трое признали такую возможность за действительность.
– Да шут с ней с этой лодкой, – попытался успокоить нас Шурик, – и без неё выберемся. Вы сидите здесь, а я за час или два добегу до Рябухино.
– Хорошо, Шурик, не рассиживайся, поднимайся и вперёд.
– Да я и не сижу, – Шурик поднялся, повертел головой по сторонам, – только я не знаю куда бежать.
– На север, – чуть слышно сказала Вера, – возьми мой компас.
Она протянула левую руку, на которой вместо часов был нацеплен компас. Шурик быстро снял его, положил себе на ладонь и начал определяться.
– Так, – он долго смотрел на компас, а потом, видимо, сообразив, указал пальцем на самые густые заросли камыша, – мне туда.
Через секунду он исчез в них, а ещё через минуту вернулся обратно.
– Ты почему вернулся?
– А там вода.
– Какая вода?
– Озеро. Надо, наверное, в другую сторону.
И он рванул на восток, но и там оказалось озеро. Ни слова не говоря он метнулся в сторону юга. Вернувшись оттуда, он, понурив голову, сел рядом с нами:
– Хотите верьте – хотите нет, но мы на острове, – потом, помолчав, добавил, – на необитаемом.
Глава шестнадцатая
– Не расстраивайтесь, ребята, – голос Веры уже стал заметно твёрже, – даже если мы на необитаемом острове, всё равно к вечеру нас обязательно отыщут. Мы ведь не в море-океане, наше озеро в сравнении с ним лохань с водой.
– Так-то оно так, – отозвался Шурик, – но на карте Николая Николаевича никакого острова нет.
– Ну и что, – вмешался я, – он его специально не обозначил. Наш маршрут и близко с ним не пролегал. Но всё это ни о чём не говорит. На карте, может быть, и не обозначен, но местные рыбаки и охотники обязательно о нём знают. Не образовался ведь этот остров вчера.
– Давайте ждать. И не будем отчаиваться, – сказала Вера.
«Вот это девчонка, – подумал я, – тут бы и здоровый мужик не выдержал, изнылся, а она лежит без движения и ещё нас успокаивает».
– Может быть, костёр разведём, – предложил я.
Шурик только вздохнул:
– Я и сам об этом думал, спички есть, не намокли, а вот поджигать нечего. Кругом только сырой камыш, ни одной веточки, ни одной палочки. Надо подождать, когда камыш просохнет. Вер, ты хочешь есть?
– Пока нет, – чуть слышно ответила она и прикрыла глаза, давая, по-видимому, нам понять, что разговор на эту тему закончен.
– А что у нас есть? – это уже я к Шурке.
– Немного. У меня банка консервов и немного размокших конфет, у Веры пачка печенья, тоже размокшая. А у тебя?
– У меня вообще ничего. Мама хотела что-то всунуть, так я отказался, сказал, что продовольствие у нас в рюкзаке Николая Николаевича на всю группу. Да я ничего и не хочу. Давай всё это прибережём для Веры.
– А для кого же ещё? Мы и так перебьёмся. Человек без еды может прожить целый месяц, главное, чтобы вода была. А её у нас целое озеро, пей – не хочу.
На этот Шуркин выпад я не ответил, а поднялся и сам пошёл проверять его изыскания. Я также, как он, сунулся было на север, на запад и на юг – везде была вода. И ни в одну сторону не было даже намёка на то, что где-то неподалёку находится земля. Мне почему-то припомнились слова Пятницы из «Робинзона Крузо», когда он увидел вдали землю: «Там мои люди, моя земля». Я этого сказать не мог. Вернувшись назад, я сделал Вере перевязку. Рана по-прежнему оставалась большой и страшной, но, кроме этого, я заметил, что края её отекли и покраснели, что означало только одно – началось воспаление.
Весь день прошёл в ожидании. Мы с Шуркой не находили себе места. У Веры поднялась температура: она раскраснелась, в глазах появился нездоровый блеск, она поминутно облизывала пересыхающие губы и просила пить. Когда день стал сдавать свои позиции, мы наконец-то, сумели разжечь костёр, согрели в кружке воду и напоили Веру таким «чаем» с конфетами. Она сделала несколько глотков, сказала: «Спасибо» и уснула. Мы не знали к лучшему это или к худшему. Но на всякий случай решили спать по очереди.
В тревоге и волнениях прошла вторая ночь. Утром стало заметно, что состояние Веры ухудшилось. Температура не снизилась, а ткани вокруг раны устрашающе отекли и покраснели. В ране появился гной. Она по-прежнему отказывалась от еды и только просила пить. Для перевязки разорвали Шуркину рубашку.
Прошли ещё один день и ночь. Наше положение становилось отчаянным. Шурка отозвал меня в сторону.
– У Верки уже не просто температура, а жар. Я посмотрел, а у неё уже вся нога опухла. Она умрёт. Если мы ничего не сделаем, она умрёт, – повторил с такой болью в голосе, что я не выдержал:
– Не каркай, никто не умрёт. Вы оставайтесь здесь, а я поплыву к берегу.
– Куда ты поплывёшь? Ты ведь даже не знаешь, в какую сторону плыть.
– Знаю, на север. Компас у нас есть. Не знаю, за час, два, за десять, но я доберусь до берега, найду людей и приведу их сюда.
– Саш, давай лучше я поплыву, Вера ведь моя сестра.
– Вот поэтому ты и останешься с ней, а для меня она самый лучший друг, закадычный друг, а друзей в беде не бросают. Тем более, я плаваю лучше тебя.
Я нацепил на руку компас и уже направился к берегу, как Шурка тормознул меня:
– Постой, тебе много сил понадобится, съешь консерву.
– Нет, Шурка, я не хочу есть. Как только я уплыву, ты попробуй скормить её Вере. Вот кому нужна сила.
Я вошел в воду, определил направление и поплыл. Плавать я могу по всякому: и кролем, и брасом, и «саженками», но тут пригодился самый экономичный в смысле затраты сил способ «по-собачьи». Я не торопился, вернее, не форсировал своё продвижение, потому что просто-напросто боялся выбиться из сил. Не знаю, сколько времени я пробыл в воде, но только солнце уже начало опускаться к горизонту. Силы тоже стали покидать меня. Каждый гребок давался с напряжением, руки потеряли способность слушаться. А тут вдобавок я почувствовал, что левую ногу стала сводить судорога. Я пытался распрямить её, но боль оказалась настолько сильной, что мой рассудок отказался воспринимать действительность. Я закричал, в рот попала вода, я начал захлёбываться. Наверное, сознание покинуло меня, потому что я уже не помнил ничего, кроме одного. Кто-то подхватил меня под руки, кто-то кричал на ухо:
– Ты откуда, мальчик?
Мне кажется, что я успел ответить:
– С острова.
Больше я не помнил ничего.
Глава семнадцатая
В себя я приходил медленно. Первое, что увидел, приоткрыв глаза, – белые потолки. Мне показалось, что я где-то в неведомом мире, потому что в нашем мире над головой человека всегда находится голубое небо. Затем в поле зрения попали белые стены, потом голубые панели и снова представилось, что я плыву только не в озере, а в голубом море, а вокруг ни души. Я снова закрыл глаза, а когда в очередной раз открыл их, увидел маму, её заплаканное лицо. Я очень удивился: почему это мама плачет, я же здесь с ней. И вдруг меня сразила мысль: она плачет по Вере.