Пока Николай Николаевич разговаривал с лодочником, подписывал какие-то документы, мы успели осмотреть лодки. Они были почти новенькие, с высокими бортами, выкрашенными в зелёный цвет, спереди скамья, или, как называют её наши рыбаки, банка, для гребца, сзади – для пассажиров. В каждой лодке пара вёсел, тоже выкрашенных в зелёный цвет.
Лодки для наших ребят, в том числе и для нас с Шуркой, не новость. Все мы выросли на речке, каждый, даже девчонки, могли грести и управлять лодками.
Закончив свои дела, Николай Николаевич подошёл к нам.
– Друзья, – сказал он, – вот эти четыре крайние лодки – наши. В каждую из них усаживается по три человека. Я как руководитель нашего похода, беру на себя право назначения экипажа на каждую лодку. Итак, слушайте и не говорите, что не услышали. Капитанами будут: в первой лодке я, во второй – Анна Павловна, в третьей – Вера Васильевна и в четвёртой – Иван Семёнович Васюра. Возражений нет?
– Нет, – дружно отозвались мы.
– А теперь об экипажах. Со мной поплывут Маша Семёнова и Коля Марченко, с Анной Павловной – Толик Середа и Оля Маслова, в третьей лодке – Саша и Шура, в четвёртой Вера Васюра и Миша Семёнов. Жалко, но Серёжу Фомина, Галю Сидорову и Витю Петрова не отпустили родители. Предупреждаю сразу: плывём друг за другом в порядке номеров, запрещается устраивать гонки, обгонять друг друга, прыгать за борт рыбачить и пить воду из-за борта. Грести будем по очереди: и мальчики, и девочки, и капитаны. Разрешается в свободное от гребли время любоваться природой, петь песни, рассказывать стихи и разные истории. Как только заплывём в озеро, сделаем привал на воде и пообедаем сухими пайками. Ближе к противоположному берегу искупаемся и порыбачим. А на берегу разобьём палаточный лагерь, разведём костёр, наварим ухи и до полуночи будем сидеть у костра. Идёт?
– Идёт! Ура! – закричали мы во всю мощь своих глоток и кинулись занимать места в лодках.
Каждый старался занять место на первой скамье, чтобы первым поработать вёслами. Но Николай Николаевич всё расставил по своим местам:
– Первыми за весла садятся капитаны, они выводят лодки на средину реки. Они же устанавливают очередь и строго следят за её исполнением.
Река наша равнинная, течение медленное, на глаз почти незаметное, поэтому чтобы спуститься вниз к озеру, надо хорошо поработать вёслами. Вера уступила вёсла мне, я передал их Шурке, затем снова гребла Вера. После третьей или четвёртой смены почувствовалась лёгкая усталость, но никто не сказал об этом, я тоже промолчал.
Сначала мы болтали на разные темы, потом разговоры стали умолкать и мы в свободную смену больше глядели по сторонам, так сказать, любовались природой. По берегам стоял густой лес, в основном здесь царствовали берёзы, ивняк, но нередко к самой воде подступали могучие вековые сосны.
Чем дальше уплывали мы, тем яростнее обжигало нас солнце. Больше всего хотелось прыгнуть за борт и поплескаться в прохладе сверкающей солнечными бликами воде. Однако каждый помнил наказ Николая Николаевича, и всё, что мы позволяли себе, это время от времени смачивать головы и плечи.
Солнце стояло высоко над нами, когда мы, наконец, достигли устья. Первая лодка остановилась, и Николай Николаевич зычным голосом скомандовал:
– Сушить вёсла.
Это означало, вытащить вёсла из воды, уложить их на дно лодок, собраться всем вместе. Намечался часовой отдых и лёгкий обед.
Во время обеда Шурка заметил:
– Глядите, вон на горизонте облачко показалось, может, дождичек пройдёт.
– Хоть бы уж, – тяжело выдохнула Анна Павловна.
Она, как мне показалось, сильнее всех страдала от жары, хотя возможно, мне это только показалось. Просто я видел, что её глаза за очками заливал пот, и она была вынуждена раз за разом снимать их, чтобы вытереть платком глаза и обтереть раскрасневшееся, как после бани, лицо.
К концу обеда облачко разрослось и уже заняло добрую треть неба. Мы радовались, всё и в самом деле шло к перемене погоды. Дождя ждали не только мы, но и вся природа, изнывающая от жажды под обжигающими солнечными лучами.
Как только наша эскадрилья вплыла в озеро, дунул лёгкий приятный ветерок, сразу же принесший своим нежным прикосновением облегчение нашим измученным зноем телам.
Глава тринадцатая
Мы гребли не торопясь. Спешить было некуда, времени оставалось много, можно было и отдохнуть, и покупаться, и порыбачить. Николай Николаевич тоже, наверное, так подумал, и потому приказал «сушить вёсла». Два раза повторять команду ему не пришлось. Мы с Шуркой тоже быстренько разделись и уже приготовились сигануть за борт, но задержались, потому что Вера, по всему видно, не собиралась купаться.
– А ты что сидишь, – удивились мы, – тебе особое приглашение нужно?
Вера посмотрела на нас, как на маленьких детей, и с укоризной покачала головой.
– Вы что вправду не понимаете или бестолковыми прикидываетесь? Разве можно всем разом покидать лодку?
– Да что с ней случится, что у нас шторм на море? – в тон ей ответил Шурка.
А я подумал: «Скорей всего, Вера права», а вслух добавил:
– Ладно, вы купайтесь вдвоём, а я посижу в лодке.
Шурик попытался было что-то возразить, но я перебил его:
– Купайтесь, купайтесь, я ещё успею, день длинный. Кстати, между делом удочки настрою.
Пока мы разбирались со своими проблемами, никто и не заметил, что маленькое облачко уже превратилось в огромную тёмную тучу, которая реально была готова закрыть солнце. Прошло ещё несколько минут, и свои грозные намерения она исполнила: скрыла солнце от глаз людских. Но на этом она свои захватнические намерения не прекратила, а наоборот, усилила натиск на голубизну неба.
Правда, нас это нисколько не расстроило: во-первых, мы думали отдохнуть от сумасшедшей жары под тёплым летним дождиком; во-вторых, надеялись по серьёзному порыбачить, потому что во время дождя должен быть классный клёв.
Шурка с Верой уже вылезли из воды, я подготовил удочки, и в этот самый миг дунул ветер, сначала небольшой, потом всё сильней и сильней. Николай Николаевич отдал приказ, всем собраться в лодках и продолжить движение к месту назначения. А ветер всё усиливался и усиливался, пошёл дождь, загремел гром, засверкали молнии. Что произошло потом, я не могу описать. Это было что-то ужасное, туча упала на озеро, скрыв от нас даже ближайшие лодки, дождь перешёл в ливень. Он не только превращал белый свет во мрак, заливая нам глаза, но не позволял даже вдохнуть полной грудью воздух. А ветер, нет, это уже был не ветер, а самый настоящий ураган. На озере разыгралась буря!
Жаль, что писатель из меня никудышный, мне даже слов не хватает, чтобы описать этот разгул стихии и все наши страхи и переживания. Я сидел и мучился над этими строками, пока не вспомнил, что что-то подобное я уже где-то читал. Ну, да, у Пушкина в «Капитанской дочке». Я открыл книгу, вот это место. Пушкин описывает, как Гринёв попал в пургу и что из этого вышло. Если вы в пушкинское описание вместо «снег» вставите «дождь», а вместо «метель» – «буря», вместо «лошадей» – «лодку», то вы сразу же поймёте, в какой ситуации оказались мы.
«Ветер между тем час от часу становился сильнее, - писал Александр Сергеевич. Облачко обратилось в белую тучу, которая тяжело подымалась, росла, и постепенно облегала небо. Пошел мелкий снег –
и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метель. В одно мгновение темное небо смешалось со снежным морем. Всё исчезло. Ветер выл с такой свирепой выразительностию, что казался одушевленным; снег засыпал меня и Савельича; лошади шли шагом - и скоро стали».