Надеяться на то, что лэрд изменит принятое решение, было бессмысленно, а покинуть его Айгану совесть не позволяла, и вот более двух лун кряду он, терзаемый наихудшими предчувствиями, сражался с Ринальдом в учебных поединках чуть ли не с восхода до заката солнца. Но и этого лэрду показалось мало. Он сообщил другу, что намерен продать поместье и до турнира жить в монастыре.
— Но зачем? зачем?.. — в отчаянии спрашивал Айган. — тебя что, гонят отсюда?
— Я так решил, — отрезал Ринальд. — У меня с братьями один путь, и мы должны держаться вместе.
Полученные за свои земли деньги он вручил Дэйне, которая и вдохновляла его на «великий подвиг во имя Аквилонии».
Волей-неволей, нравилось ему это или нет, Айган оказался втянутым в заговор. Признаться, ни сам Эвер, ни его приближенные с самого начала не вызывали у него особых симпатий, на Айгана высокие слова не производили впечатления, а вся затея казалась безнадежного однако он поставил условие: на бой выйдет не обязательно Ринальд. Они с другом станут тянуть жребий, а там уж как судьба распорядится.
И она распорядилась…
Один из «братьев» отправился в Тарантию, чтобы отвезти Конану свиток, скрепленный личной печатью лэрда, в котором Ринальд, изложив все резоны, коим согласно киммериец не имел никаких прав на трон и должен был отречься от престола в пользу истинного наследника или же защищать свое царствование и честь на турнире, король ответил согласием сразиться. Теперь отступать было поздно.
Чем всё это закончилось, уже известно, узнав о случившемся, Эвер и Дэйна тут же покинули Аквилонию и обосновались в Аргосе, изменив имена и наскоро сочинив легенду о своих злоключениях в Гандерланде. Успокоившись и осмотревшись, Дэйна решила начать всё сначала. Если ее мечты об аквилонском престоле рассеялись, как мираж, отчего бы не попробовать взяться за наступление на Мессантию? Чем она и занялась, для начала подробно разузнав о пристрастиях Треворуса и сделав все для того, чтобы им соответствовать…
«Не ленись искать неповторимую струну в каждом человеке», — говорил Ринальд, и этот совет Дэйна считала бесценным.
Глава XIX
Вести дела с Треворусом было делом сложным, и Конан в этом скоро убедился. Аргосский правитель то производил впечатление вполне нормального человека, то вдруг словно впадал в транс, ссылался на нездоровье и старался тут же уйти.
Подчас казалось, что он попросту не помнит того, о чем шла речь накануне, а то и всего несколько минут назад, да при том ему постоянно представлялось, будто все, даже слуги, за его спиной только и делают, что злобно сплетничают о нем. Треворус, судя по всему, по-настоящему давно уже не правил, переложив дела на плечи своих приближенных, беззастенчиво пользующихся его странным состоянием: очень удобно иметь королем человека, столь мало способного следить за тем, что творится в государстве, да и не испытывающего желания этим заниматься. Не нужно ни заговоров, ни дворцовых переворотов, ни хитроумных и опасных интриг, а всего лишь действовать его именем, но в собственных интересах.
При таком положении вещей оставалось только поражаться тому, как Аргос вообще еще не растащили по кусочкам!
Треворус был как-то избирательно мелочен, разграбленная нищая страна и опустевшая казна его волновали только время от времени, в моменты просветления, зато он мог придти в неописуемую ярость, обнаружив крошечное пятно на столовом приборе или небрежность в одежде слуги, воспринимая это как личное оскорбление: всё равно что на тонущем корабле более всего заботиться о случайном плевке, замеченном на палубе!
Сам Треворус вел до отвращения праведную жизнь, не имея ни единой наложницы и не употребляя в пищу ни мяса животных, ни вина.
— Одну траву жрет, — однажды проворчал Конан по этому поводу, — так немудрено и самому в барана превратиться!..
Корабли, входящие в порты Мессантии, беззастенчиво грабились курсирующими возле самого побережья пиратскими судами.
На улицах столицы грабежи и убийства стали также обычным делом и никого не удивляли, а стража запросто отпускала любого преступника, если тот мог от нее откупиться, да и трудно становилось различить стражника от разбойника, ибо воины больше всего заботились о том, как бы набить себе карманы… или просто не умереть с голоду — опустевшая казна не позволяла достойно оплачивать их службу.
Нищих в Мессантии было, кажется, больше, чем ремесленников! Селевые оползни смели с лица земли множество селений, жители которых толпами шли в уцелевшие города в поисках крова и хлеба, но ничего не обретали, пополняя бессчетную армию уличных попрошаек и воров. Аргосская армия также находилась в плачевном состоянии, можно сказать, ее и вовсе не было, если не считать легионерами скверно вооруженный и начисто позабывший о дисциплине, вечно полупьяный сброд, не способный вести боевые действия.
В этой ситуации превращать Аргос в вассальное государство не составляло особого труда, даже не прибегая к каким-то исключительным мерам. Конан прекрасно понимал это и не собирался упускать подобную возможность, действуя в собственных интересах.
Он заявил, что все переговоры будет вести только непосредственно с Треворусом, не прибегая к помощи его приближенных и вообще в отсутствие таковых. После этого король Аквилонии взялся внушать правителю Мессантии, что помощь Тарантии ему жизненно необходима.
— Я обещаю тебе поддержку во всем, что касается этих ваших потерявших всякую совесть жрецов, — говорил он, — ибо знаю, как заткнуть им глотки. Готов предоставить лучших людей для охраны портов и самых надежных воинов высших чинов — для наведения порядка в легионах. Но мое условие — не мешать им действовать. И, кроме того, позволить аквилонским кораблям беспошлинно входить во все порты Аргоса…
Может быть, Конан не отличался особой дипломатичностью, зато его напор с лихвой компенсировал недостаток таковой. Он твердо знал, чего хочет и как этого добиться.
Под таким натиском устоять оказывалось столь же сложно, как становиться на пути бешено несущейся боевой колесницы, запряженной шестеркой лошадей, и рассчитывать, что тебя не втопчут в пыль. Киммериец просто не давал Треворусу опомниться, и не позволял ни с кем советоваться.
— Зачем тебе чьи-то указания? — недоумевал он, ловко разжигая честолюбие Треворуса. — Ты — единоличный и полновластный правитель Аргоса, тебе и решать его судьбу! Все остальные имеют единственное право: соглашаться с тобой и радоваться твоим решениям. Лично я веду дела только так, благодаря чему Аквилония процветает, ибо в Тарантии мое слово — Закон.
Простейший резон, суть которого сводилась к извечному вопросу: «Кто хозяин в доме — я или кошка?» действовал на Треворуса просто гипнотически.
Любую его попытку возражать киммериец тут же оборачивал как проявление недостойной нерешительности.
В результате правитель Мессантии подписывал и скреплял высочайшими печатями множество договоров, составленных Конаном и Паллантидом, толком их не читая, не успев вникнуть в суть и вряд ли подозревая, что, таким образом, препоручает Аргос на милость соседней Аквилонии.
Все происходило так стремительно, что здесь бы и более здравомыслящий человек вполне мог растеряться. Совершенно измученный этим вулканом в человеческом образе, Треворус, расставшись с киммерийцем, тут же уединялся в оранжереях и никого не допускал к своей персоне, мечтая лишь о том благословенном дне, когда аквилонцы уберутся из Мессантии и оставят его в покое.