Среди кладбищенских нищих попадались довольно зажиточные люди. К примеру, весной 1899 года полиция задержала на Митрофаньевском кладбище нищего, который оказался таганрогским мещанином Григорием Павловым. При нем оказалась книжка сберегательной кассы на 941 рубль и 707 рублей наличными.
…Случай, произошедший в Петербурге весной 1909 года, – лишнее подтверждение тому, что при умелой постановке дела нищенство могло приносить неплохой доход. Началась эта история с ареста полицией старшего дворника дома № 31 по Херсонской улице крестьянина Овчинникова. Он обвинялся в «хищении наследства» нищего Митрофанова, лет двадцать просившего подаяние у церкви Рождества на Песках. Этот нищий ни в какие «артели» не вступал и в заведения не обращался. Он являлся профессионалом-одиночкой. Народ на Руси сердобольный, и в кружку постоянно сыпалась мелочь, так что старик-нищий не бедствовал. Его нищенское «жалованье» позволяло снимать недорогую квартиру на Херсонской улице. Однако больше он денег ни на что не тратил: отличаясь чрезвычайной скупостью, долгие годы попрошайничества он складывал деньги в кубышку. Поговаривали, что накопил он за это время кругленькую сумму.
Когда он умер, дворник, служивший в доме, где квартировал нищий, прежде чем сообщить полиции о смерти одинокого жильца, подверг тщательному осмотру квартиру покойника. Компаньоном дворника в этом деле стал сосед Митрофанова – сапожник. В результате поисков они нашли ларец со сбережениями. В руки дворника и сапожника попала довольно крупная сумма. В числе ценностей, находившихся в ларце, оказались не только деньги, но и сберкнижка на восемьсот рублей.
После этого дворник, как и положено, сообщил о смерти нищего в полицию. Там ничего не подозревали о тайном богатстве нищего и распорядились похоронить его за казенный счет. Между тем материальное положение и дворника, и сапожника значительно улучшилось. Однако, как говорится, денег никогда не бывает много: сбережения нищего они довольно быстро потратили, после чего решили поживиться и его сберкнижкой.
Находчивый дворник придумал, как подступиться к этим деньгам. Пользуясь своим служебным положением, он по всем правилам составил доверенность от имени покойного, затем засвидетельствовал ее в полицейском участке с припрятанным «на всякий случай» паспортом Митрофанова, после чего явился в сберкассу.
Будучи человеком осторожным, дворник Овчинников снял со счета только пятьдесят рублей. Поскольку все прошло спокойно, он стал захаживать в сберкассу довольно часто, каждый раз снимая со счета небольшую сумму. Не прошло и двух месяцев, как деньги на сберкнижке стали подходить к концу. Дворнику так бы все и сошло с рук, если бы не последний поход в сберкассу, испортивший все дело.
Виной всему был сапожник – подручный Овчинникова, который обиделся на то, что его компаньон дает ему слишком мало денег. Испытывая безудержную черную зависть, он решил отомстить обидчику и «настучал» в полицию. После чего дворника застали в сберкассе прямо на месте преступления, как говорится, взяли с поличным. Отпираться было бесполезно, и ему пришлось во всем сознаться. Сколько именно денег было присвоено дворником и его «компаньоном» по ограблению покойника, он не признался. Однако полиция полагала, что тайное «наследство нищего» составляло не меньше пяти-шести тысяч рублей…
Особенно спекулировали нищие на патриотических чувствах горожан: ну как тут не подать копейку-другую калеке, проливавшему свою кровь за отчизну на поле брани! Недаром в годы Русско-японской, а потом Первой мировой войны петербургские улицы, а по большей части Невский проспект, превратились, как иронично писал газетный репортер, «в филиальные отделения не то Кунсткамеры, не то паноптикума, где собирают коллекции уродов. И все это – не только жертвы войны. Большинство, несомненно, пороху и не нюхало. Разве что в садах народной трезвости, где героически настроенные приказчики упражняются в стрельбе из монтекристо. Монета безруким и безногим, ради их явного убожества, сыплется от прохожих в изобилии».
Почти все столичные калеки, взрослые и малолетние, составляли три большие артели, имевшие собственные «уставы» и поделившие между собой самые выгодные места «стоянки». Собрали в Петербург калек со всей России, главным образом из Западного края, несколько «антрепренеров», но потом калеки, почувствовав себя «свободными гражданами», отказались подчиняться своим благодетелям и объединились в артели.
«Дела артелей нищих идут блестяще, – писала одна из газет. – Средний заработок каждого калеки редко опускается ниже 6–8 руб лей в день. Калеки бережливее других нищих, трезвы и сбережения стараются вкладывать в процентные бумаги, пускают деньги в рост и т. д.». До появления «артелей калек» самым «аристократическим» нищенством считалось церковное, но калеки взяли пальму первенства.