В день, когда по германским поверьям на горе Броккен ведьмы празднуют Вальпургиеву ночь, 1 мая 1919 года Ленин, как одержимый, настаивал, обращаясь к Феликсу Дзержинскому, что пора «как можно быстрее покончить с попами и религией». «Попов, — рекомендовал деятельный Председатель Совнаркома, — надлежит арестовывать как контрреволюционеров и саботажников, расстреливать беспощадно и повсеместно. И как можно больше. Церкви подлежат закрытию. Помещения храмов опечатать и превращать в склады»[19]. Нетрудно догадаться, откуда черпал свое сатанинское вдохновение для борьбы с православием этот «революционер».
Захват церковных земель, убийства священнослужителей, изъятие богослужебных предметов и просто бесцеремонное отношение к православным святыням казалось большевикам недостаточно эффективными мерами воздействия на умы граждан. Ведь церковь оставалась живой, а ее паства не редела. Нужны были новые изобретательные пути отвращения людей от веры, и еще один выход был найден.
9 февраля 1918 года в Петрограде прошли публичные доклады помощника наркома образования Л. Щпицберга, в которых тот сообщал аудитории, что большевистским правительством готовятся декреты о запрещении церковного причастия, как «колдовского акта», об изъятии священных сосудов и готовящемся закрытии церквей, а также об объявлении всего духовенства «контрреволюционным». У слушавших доклады Шпицберга не возникало сомнений в достоверности готовящихся гонений на православную церковь, ибо докладчика нередко привлекали большевики в качестве «специалиста по церковным вопросам». Желавших сотрудничать с безбожной властью было немного, а про Шпицберга им было известно, что еще обер-прокурор Синода при Временном правительстве В. Н. Львов приглашал его в качестве члена одной из синодальных комиссий.
За годы гражданской войны, в ходе волны репрессий, связанных с изъятием церковных ценностей, погибли десятки тысяч духовных лиц. 19 января 1918 года на Всероссийском поместном соборе был избран Патриарх Московский и всея Руси Тихон. Ему принадлежало известное послание с провозглашением анафемы большевикам и призывом к сопротивлению им всего народа. Страстный, полный искреннего чувства патриарший призыв к противлению большевистской диктатуре был единодушно принят подавляющим большинством граждан России, вдохновив рабочих, военнослужащих, интеллигенцию и крестьян на активное сопротивление установленному режиму. Отклик народных масс на призыв Патриарха был единодушным. Тогда власть впервые поняла опасность этих обращений к народу, постаравшись изолировать Святейшего не только от архиереев и клира, но и прихожан, поместив его под «домашний арест» в Донском монастыре в мае 1922 года. Во время своего заточения Патриарх Тихон неоднократно подвергался допросам и шантажу приставленными к нему сотрудниками ВЧК. Некоторые из них, по заданию политического руководства страны, подступали к Патриарху с требованиями пойти на сотрудничество с советской властью и публично признать ее, иногда угрожая святейшему новыми расстрелами духовенства. Неизвестно, спас бы компромисс Патриарха и новой власти многих духовных лиц от грядущих преследований. Ведь ленинская борьба с «черносотенным духовенством» не прекращалась еще долгие годы после того, как Гражданская война завершилась.
В апреле — мае 1922 года состоялся ряд закрытых судебных процессов по делам арестованных православных священнослужителей в Москве и Петрограде. 13 августа 1922 года был приговорен к расстрелу и убит митрополит Петроградский Вениамин. «Чекистов к митрополиту привел его ученик, уже известный в городе проповедник о. Александр Введенский — будущий глава обновленческой церкви, поддержанной ГПУ для внесения раскола в православную среду. Несмотря на свою сомнительную роль, пишет протоиерей о. Михаил Ардов, Введенский приветствовал архиерея как положено и протянул руки, чтобы получить благословение. Владыка Вениамин благословения не дал и произнес: — „Оставьте, отец Александр. Мы ведь не в Гефсиманском саду…“»[20].
Трудно поверить, что в среде духовенства, в дни жестоких гонений, появились коллаборационисты из собственной среды, однако, как правило, ими не были достойные люди, с устойчивым психическим здоровьем и истинной верой. Кто же из священников той поры шел на прямое или секретное сотрудничество с большевиками? Достаточно и беглого взгляда на портрет о. Александра Введенского, начертанный современниками, чтобы убедиться, что эта персона представляла собой весьма распространенный в то время тип дегенеративного церковного нигилиста: «Несуразный, развинченный весь, нервно подергивающееся лицо. Едва заметна крохотная остренькая бородка и черные квадратики на месте усов. Волосы кокетливо взбиты сбоку… В нужные моменты он подпускает слезу, порой доходит до истерики… Порой долго-долго молчит, закатывая глаза, прикрывая лоб рукою»[21]. Даже в описании стремящегося сохранить объективность околоцерковного мемуариста прошлого века образ о. Введенского не становится более привлекательным: «Темная и очень некрасивая роль, граничившая с предательством при аресте митрополита Вениамина… Белый клобук, мантия, окружение духовенства. И в кадильном дыму, под белым клобуком — актерски-бритое лицо… отвислая нижняя губа… Он стоял, закрыв глаза, нижняя челюсть отвисла еще больше, левая рука быстро-быстро, нервно перебирала белые, перламутровые четки»[22]. Согласимся, образ получается совсем неблагостный.
20
Ардов М. Мелочи архи-, прото- и просто иерейской жизни. M.: Издательство имени Сабашниковых, 2001.